|
Самая сильнодействующая ложь – ложь, замешанная на правде. В автохарактеристике Мефистофеля правды много. Верно и то, что он – «часть той силы, что вечно хочет зла»[186]. Верно и то, что из этого зла выходит благое. Неверно то, что этот итог Мефистофель приписывает своим замыслам. На деле же из зла, творимого сатаной, добро пересотворяет Господь. Только Богу под силу такая «алхимия», только Его Промысл может ошибку и грех человека обратить ко благу (если и не самого грешника, то хотя бы иных людей; если и не в земной жизни, то в грядущей[187]). Вот и Воланд пробует в Москве, забывшей Христа, выдать себя за Вседержителя. Москва придумала модное атеистическое развлечение - «Суд над Богом»[188]. И даже в романе Мастера Левий судит Бога – причем вполне в стилистике и с лексикой Бухарина[189]. Теперь Воланд судит Москву. Воланд приходит в Москву, чтобы задать ей вопрос – «Ежели Бога нет, то, спрашивается, кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле?». И навязывает свой ответ: «я и управляю вами». Он приписывает себе Божественные прерогативы: наказание грешников, награды праведникам… Он представляет себя справедливым, просто этаким лицом закона. Воланд уверяет: «Все будет правильно, на этом построен мир». Но действия Воланда в Москве никакой такой правильности не являют. И хотя во всех учебниках пишется, будто «Воланд оказывается носителем высшей справедливости»[190], но на деле преступления москвичей и наказания, налагаемые на них самозваным судией, все же оказываются несоразмерны. Не только Воланд и его свита, но и Мастер и Маргарита с восторгом смотрят на горящую Москву и на отчаявшихся людей. «Первый пожар подплыл поэту под ноги на Волхонке. Там пылал трехэтажный дом. Люди, находившиеся в состоянии отчаяния, бегали по мостовой...»[191]. «Город горит, - сказал поэт Азазелло, пожимая плечами. Как же это так? – А что ж такое! – отозвался Азазелло, как бы речь шла о каких-то пустяках, - почему бы ему и не гореть! Разве он несгораемый? Совершенно верно! – мысленно сказал поэт, - как это просто, в сущности»[192]. «Я подозреваю, что это они подожгли Москву» - говорит Маргарита Мастеру[193]. В ранних вариантах романа Москва, подоженная свитой сатаны, просто сгорает - как Рим времен Нерона. «Мощное зрелише, - заговорил Воланд, - то здесь, то там повалит клубами, а потом присоединяются и живые трепещущие языки... До некоторой степени это напоминает мне пожар Рима»[194]. И как несправедливы бывают наказания Воланда, так же немотивированны и его амнистии. — 59 —
|