Человек перед Богом

И вот, Господь говорит — и мы можем слушать; и говорит Он при свидетелях, которые подтверждают Его слово. Так говорил Господь и нам — и, смотрите, как это расцвело в правду, в жизнь, в святость: тысячи, миллионы свидетелей до нас доносят это слово — а говорит Господь. И наша молитва может быть просто ответом. Мы начали с крика, с вопрошания; мы слышали Бога — что мы на это ответим? Это молитва, где мы говорим и мы слушаем, и нас претворяет Господь.

А иногда — да нет, не иногда: каждое утро, каждый вечер, если мы читаем утренние и вечерние молитвы — мы находимся перед лицом людей, до которых дошло Божие слово, в душу которых оно ударило, и из этих душ пронеслось другое слово — слово молитвы, слово ответа: боль и покаяние, радость и благодарение — все, все человеческие чувства, но не в их случайном, беспорядочном виде, как они бывают в нас, а в стройном устремлении к цели. Если мы слушали бы молитвы святых, как ребенок слушает взрослых, которые разговаривают между собой! Конечно, многое над ребенком проносится, чего он не понимает, и многое он чует сердцем, а иное он уже и умом может постичь; а какой-нибудь образ западает в его сердце и душу и делается уже частью его самого, — так можем мы молитвы святых читать. Мы не можем слиться ни с одним святым до конца: мы слишком малы, они слишком велики; мы не можем вместить молитвы одного святого после другого, когда каждый из них больше нас; но мы можем слушать, мы можем слышать, как они говорят с Богом, как перекликаются очень разные души с Живым Богом, бесконечно разным, — и научиться мы можем в одни слова влиться, от других учиться, перед иными недоумевать, и всегда расти вширь, вглубь, пока мы тоже не вырастем в новую меру и пока наши слова тоже не родятся из сердца, полного радости или полного горя. Так можно молиться в серые дни, в дни борения, дни тоски, в дни, когда собственного слова не сыщешь, собственного чувства не родишь, когда воля мертва, когда тело неспособно на усилие. Тогда мы можем взять Божие слово и послушать его; слово святых — и послушать его, и дать этому слову коснуться наших душ. И молиться — скорбно, сухо, скудно — святому, молитву которого мы читаем: отче, эти слова жизнью рождены в тебе, а я, как мертвый, их слушаю, — помолись обо мне и помоги мне понять… И слово Божие в Священном Писании мы можем читать так же, слово жизни, которое падает на мертвую почву: Господи, оживи мое сердце, я мертв, но одно Твое слово — и я могу ожить!

И наконец, молитва является тоже частью нашей борьбы; уже не борения, а сознательной борьбы. Часто говорят: да, мы знаем слова молитвенные, мы знаем, как себя вести перед Богом, мы знаем, как творить поклоны, как совершать коленопреклонения, как стоять перед Его лицом — все это мы знаем, а слова остаются мертвыми. Не знаем мы ничего о живом молитвенном вопрошании или крике. Где же научиться, где хоть раз почувствовать эту молитву живую, трепетную, которая охватывает всего человека?.. Напрасно мы думаем, что мы ничего о такой молитве не знаем; только мы это не называем молитвой и не замечаем эту молитву. Каждый раз, когда всем существом своим мы чего-то желаем, каждый раз, когда мы всем своим существом отталкиваемся от чего-то, когда всем существом мы кричим: Нет! Только не это! — или наоборот: О, если бы! — мы молимся. И мы знаем, как сильна бывает молитва, когда охватывает она нас пожаром. Подумайте о человеке, умирающем в пустыне от голода и жажды, и солнечного жжения; он уже и мыслить не может, его ум потух, его сердце только трепещет, и однако все в нем кричит о жизни: это молитва. Один подвижник говорит, что вой голодных волков в лесу — мольба перед Богом о пище.