|
«Верую, Господи! Верую!» – подумал я, закрыв книгу. С этим «верую» я и приехал на архиерейскую службу в Печоры. Служили в Михайловском соборе, в Сретенском храме[80] был ремонт. Перед началом службы я подошел к отцу Иоанну и попросил его уделить мне несколько минут для разговора. Надо сказать, что просить благословение на постриг, находясь в миру, будучи иподиаконом архиепископа Владимира, было достаточно рискованно. Дело в том, что владыка твердо придерживался правила – монах должен жить в монастыре, и потому им пресекались всяческие попытки решить этот вопрос каким-либо иным образом. И вот, после принятия Святых Таин, батюшка позвал меня выйти из алтаря на клирос. Кто бывал в Михайловском соборе в Печорах, тот знает, что клиросы соприкасаются с ротондой – иконостасом и совсем недалеко от диаконских дверей в алтаре собора находится архиерейское кресло. Рассказываю об этом к тому, что все, что происходит на клиросах, слышно в алтаре. Батюшка присел на низенькую скамеечку буквально у диаконских дверей. Я опустился перед ним на колени и, чтобы никто не слышал, начал излагать ему суть своего вопроса почти шепотом, «на ухо». То ли я говорил сбивчиво, то ли излагал достаточно долго, но чувствова- 154 лось, что батюшка хочет от меня нечто другое. В конце моего повествования батюшка взял меня за руку и требовательно спросил: – Вам что, предлагают постриг в мантию? – Да. – Так что Вы хотите?! – спросил он меня и посмотрел мне в глаза так, будто достиг самых глубин моей души. Я же, пытаясь не привлекать чьего-либо внимания, тихо ответил: – Батюшка! Я хочу быть монахом. – Что-что?! Не слышу! Повторите. – Батюшка! Я хочу быть монахом, – сказал я уже громче и тверже. Мне показалось, что вокруг все умолкло. – Не слышу! Повторите громче! – твердым и повелительным тоном произнес отец Иоанн. При этом он как-то выпрямился, расправил плечи. Напряжение чувствовалось во всех его жестах и движениях. Было чувство, что он беседует не с молодым послушником на темы его духовной жизни, а торжественно принимает присягу. – Батюшка! – стараясь вторить его твердости и столь же громко, произнес я. – Я хочу быть монахом! Вокруг все оглянулись от этих почти выкрикнутых слов. Мне показалось, что их слышали не только священники, стоявшие рядом, а весь собор. Что теперь будет?! Все. Я пропал. Закрыл глаза. Пауза была мгновением, затянувшимся в моем представлении на минуты. Открыв глаза, увидел стоящего передо мной старца, он весь буквально светился, какая-то особенная радость переполняла его. Он поднял вверх обе руки и ими двумя осенил меня крестным знамением. — 72 —
|