Моменты благодати

Однажды, — ему тогда было лет восемь, — Эрику надоел урок, и он ушел в свой мир. Мальчик представил себе, что он — тигр, охотящийся в джунглях. Тихо и медленно пробираясь среди густых зеленых зарослей, он заметил обезьянку, выискивающую что-то в траве. В один прыжок Эрик настиг добычу.

— Эрик! Что ты делаешь? — донесся до него визг учительницы. Мальчишка тут же вернулся в реальность. Он сидел на полу классной комнаты и грыз деревянную ножку парты! Эрик стал пристыжено извиняться перед учительницей. Позже он сказал мне, что даже не мог найти слов, чтобы объяснить свое поведение. Тем более что мальчику казалось, будто к тому времени учительница все равно уже оставила всякие попытки понять его.

Я всегда знала, что воображаемый мир Эрика был для него не только местом укрытия и источником неспособности «приноровиться» к другим детям, но и симптомом особой чувствительности к обычным горестям и бедам детства. Он был очень уязвим, его ранили многие вещи, которые с других детей стекали как с гуся вода.

Однажды, — Эрику тогда недавно исполнилось десять лет, а в школе начинались каникулы, — эта его черта проявилась в своей самой опасной форме. Он предложил своему однокласснику (кажется, по фамилии Джексон) во что-то сыграть.

— Не-а. Я буду играть с ребятами в футбол. Хочешь, пошли с нами?

Об этом Эрику не хотелось даже и думать. В прошлый раз во время игры ему в глаз попал мяч, и он пришел домой с синяком.

— Ну уж нет, — ответил Эрик.

— Я буду играть в футбол, — сказал Джейсон. — А ты как знаешь.

Эрик увидел в этих словах какую-то обидную окончательность. Должно быть, он сразу же пришел к выводу, что раз Джейсон не хочет с ним играть, значит, он его не любит, а отсюда родилась мысль, что его вообще никто не любит.

Если мальчик думал именно так, то я понимаю, почему он дошел до отчаяния. Эрик нашел во дворе брошенную кем-то скакалку и, ни секунды не раздумывая, взобрался на трехфутовый забор, обвязал один конец веревки вокруг столба, другой — вокруг шеи и прыгнул.

К счастью, дежурившая на площадке учительница увидела, что делает мальчишка, на полсекунды раньше, чем все это закончилось. Она бросилась к Эрику, подхватила его и позвала другого учителя, чтобы тот развязал веревку на шее у моего сына.

Сам Эрик особенно не поранился, но напугал всех до смерти. Меня тут же вызвали в школу. Я сидела рядом с сыном в кабинете директора, и по моим щекам лились слезы.

— Малыш, зачем ты это сделал? — спрашивала я. — Ты же знаешь, обо всем, что тебя волнует, можно поговорить со мной, и мы как-нибудь все уладим. Я люблю тебя. Папа тебя любит. Бог тебя любит.