|
У этого места (замка) есть хозяин, барон. Но пока он еще не вернулся. Через это место прокатывалась революция. Дом стоит брошенный, но занимать его никто не занимает, знают, что хозяин рано или поздно вернется. Наши детские разговоры, мы мечтаем клад найти и наесться, пряник купить, мы и не знаем, что это такое, хлеб-то и то по великим праздникам. Топчемся в храме, а религиозности нет. - Боженька есть на небесах, - шепчет пухленький мальчик, - боженька накажет. - Боженька не накажет, он на небесах, откуда он знает, что мы сюда залезли. ... Сумрак. Мы в заброшенном домовом храме, по-местному молельне, при баронском замке. Стою слева у колонны. На полу валяются перекореженные створки и прутья. Неожиданный шум, это взлетела птица, я остановился как вкопанный, поднял голову и застыл, увидев на фоне стрельчатых окон ангелочка с длинной трубой. Труба очень длинная и тонкая, с широким раструбом на конце. Жуткий конгломерат из рыцарства (тевтоны) и сельской реальности, ничего обшего с этим не имеющей. Под ногами большие белые плиты. Что-то ищем. Нас трое, соседский мальчуган лет пяти и Янко, мой братишка четырех лет, он с нами увязался. ... В другой раз я уже один и, конечно, мне страшно. Запустевшее все, разрушенное. Эта фигура ангелочка среди этого хаоса... Я стою как вкопанный, я не могу отсюда уйти. От страха парализовало ноги, я не могу двигаться. Валяются гербы, что-то типа щитов - разрушенный, искореженный металл. Сползаю на пол и засыпаю от страха. Боль в спине, где она упирается в какую-то железку. ... Хозяин - пан, литовский шляхтич Витольд, он родовитый. Я видел его только один раз. Такой молодцеватый, в сапогах, штаны фисташковые, широкий кушак-пояс, белая рубашка, сверху кафтанчик приталенный, собран сзади на талии, без пуговиц. В шляпе и с нагайкой. К нему обращались: "Ясный пан". У меня недоумение, месяц бывает ясный, а тут пан. У него усищи такие, смахивает на кота. Вылез из кареты (так называют здесь двуколку, у которой может подниматься верх), запряженной одной лощадью. Что-то кричит, мы его с трудом понимаем, потому что у него другой язык. Его раздражает, что его плохо понимают. Все наши должны ходить на барщину, обрабатывать его поля, сеять, убирать. Жнут всегда семьями, лен трепать тоже входит в обязанность. Заняты очень много, работают с утра до вечера, совершенно кабальные условия. Пахоты своей нет, выдается плохое прошлогоднее зерно из старых панских запасов. Деньгами расчета нет. Всего три деревянных дома, они наши, выкуплены в складчину. Домики среди пахоты построены, от поля отгорожены елками, они рубленые, можно разобрать и перенести в другое место. Детей припрятывают, сколько лишних ртов, могут и согнать. От этого нам будет хуже. Если уходить, это проблема. Есть у нас одна общая лошадь, но этого мало для перевозки. С паном не задираемся. В лес не ходим здесь, можно заработать неприятности. Всего семей пять. Здесь все перемешалось, кто чей - непонятно. — 156 —
|