|
Рабиндранат умирал со словами: «Я не смог спеть песню, ради которой пришел. Я старался как мог, но каждый раз что-нибудь упускал». Наверное, совершенство в существовании невозможно. Именно поэтому нельзя сказать последнее слово. А возможно, само молчание и есть последнее слово: тишина, глубокое безмолвие. Если вы смогли понять его, значит, вы услышали последнее слово - но никто не может произнести его. Оно не может сорваться с языка. Оно слишком божественно, слишком священно, а язык настолько повседневен. Долго стоял он, в нерешительности покачивая посохом своим. Представьте Заратустру, с посохом в руке, в глубоком молчании - он сказал так много прекрасного, чрезвычайно ценного - и как он покачивает своим посохом, выдавая свое внутреннее состояние. Он пытается сказать - или не сказать: «Возможно ли это высказать? Или я стремлюсь к невозможному?» Наконец так сказал он, и голос его изменился. Во второй раз сообщается, что голос его изменился. В первый раз его голос изменился, когда он говорил о любви как высшей ценности и молча смотрел на учеников с великой нежностью и любовью. Его голос стал другим. Он стал больше голосом сердца, меньше - голосом ума. Он забыл о логике, он помнил только любовь. Он больше не приводил никаких доводов, вместо них единственным аргументом стало его присутствие. Он был любовью, его ценность была скрыта внутри. Он был так же бесполезен, как красота звездной ночи или цветка лотоса, или как музыка, которую вы слышите, когда ветер гуляет в соснах. И он сам излучал сияние: свет исходил не откуда-то, а из его существа. Его свет бил из его глубочайшей сути, как фонтан, проливаясь на других. Тогда его голос изменился в первый раз. Это - второй раз, и его голос снова изменился, потому что, если вы можете двигаться от головы к сердцу, вы можете двигаться и глубже: от сердца к существу. Голова очень рациональна, убедительна - но любит отвергать. Сердце иррационально, алогично - но не отвергает. Сущность за пределами того и другого. Она ни рациональна, ни иррациональна; она надрациональна. Нет вопроса, отвергать или не отвергать - она самоочевидна. Поэтому следующие слова - самоочевидны, они исходят из глубочайшей части существа Заратустры. Один пойду я дальше, ученики мои! Уходите и вы, и тоже одни! Так хочу я. Впервые он изменил форму обращения. Обычно он обращался к этим людям «братья мои»; теперь он говорит: «мои ученики». Это огромное изменение - назвать чужих людей братьями. Ибо мы рождены одной и той же землей, над нами - одно и то же небо, нас радуют одни и те же звезды - мы братья. Но это не является мостом между людьми, это просто констатация факта. — 75 —
|