Я сказал: «Теперь никто не сможет разговаривать со мной обо всей этой ерунде». Даже сегодня у меня нет никакого таланта. Я не музыкант, как Харипрасад, я не такой человек, как те, кто получают Нобелевские премии. Я просто никто, тем не менее, тысячи людей отдают свою любовь, не требуя ничего взамен. Только вчера Гудия сказала мне, что когда я сидел на этом стуле, Ашиш чинил второй стул. Она никогда не видела, чтобы он раньше плакал. Он был в слезах, и она спросила: «Что случилось?» Он сказал: «Ничего не случилось. Просто на протяжении пяти дней Ошо никому не говорил, что этот стул пахнет, а я несу ответственность, потому что я сделал его. Я должен был проверить. Я должен был его везде обнюхать. Кто теперь простит меня?» Ашиш не обыкновенный плотник. У него докторская степень по технике, он очень квалифицированный. И все было нормально с этим стулом, если что-то не так, то не так со мной. Когда я услышал о его слезах, я вспомнил многих, очень многих людей, которые любили меня и плакали из-за меня, без причины… а я не очень хороший человек. Если вы отделите хороших людей от плохих, я, конечно, буду с плохими. Я буду последний в ряду с Махатмой Ганди, Мао Цзедуном, Карлом Марксом, Матерью Терезой, Мартином Лютером Кингом и этот список нескончаем. А что касается плохих ребят, я одинок. По крайней мере, я никого не могу считать плохим: Адольфа Гитлера, Муссолини, Иосифа Сталина. Конечно, они делали то, что считали хорошим. Может, это было не так, но в этом не их вина. Они были отсталыми, но не были плохими. Я не могу никого считать плохим. Если бы мне пришлось считать кого-нибудь таким, тогда я бы вспомнил только таких людей, как Сократ, Иисус, Мансур, Сармад -люди, которые были распяты, наказаны. Но нет, я тоже не могу считать их плохими. Они были по-своему разными. Люди пытались наказать меня, но им никогда это не удавалось. Напротив, от учителя Кантара до Морарджи Десаи, они все оказывались в сточной канаве, где им и надлежало быть. Но странно, я могу просто сказать, что с самого начала я действительно шел по тропе, усыпанной розами. Они говорят: «Не верь атому»… но что я могу сделать? Я шел, и я знал. Я видел и переживал блаженство каждое мгновение своей жизни. Первый человек, который назвал меня «благословенным», был тот самый, о котором я упоминал вчера. Поэтому я хочу продолжить разговор о нем этим вечером. Маста Баба… Я буду называть его Масто, потому что он хотел, чтобы я так называл его. Я всегда называл его Масто, хотя и неохотно, и я сказал, чтобы он помнил об этом. Также Пагал Баба говорил мне: «Если он хочет, чтобы ты называл его Масто, так, как называю его я, тогда не огорчай его. В то мгновение, когда я умру, ты займешь мое место для него». — 218 —
|