|
Я сказал: «Боже мой! Ты просила бананы? Я забыл — прости меня» Она сказала: «Даже если ты забыл, разве ты не мог купить что-то другое, не помидоры? Ты знаешь, что помидоры недопустимы в нашем доме», - потому что они такие красные… просто красный цвет может напомнить тебе кровь или мясо. Даже помидора достаточно, чтобы джайн заболел. Бедные помидоры! Они такие простые ребята и такие медитативные. Если вы увидите их сидящими они сидят прямо как буддистские монахи со своими бритыми головами, и они кажутся такими центрированными, как будто они были такими всю свою жизнь, такими укорененными… но джайны не любят их. Поэтому мне пришлось забрать эти помидоры и раздать их нищим. Они всегда были рады видеть меня. Нищие были единственными, кто был рад меня видеть, потому что это было всегда, когда меня посылали выбросить что-нибудь. Я никогда не выбрасывал, я отдавал это нищим. Я не мог жить в семье так, как жили все. Все рожали; каждая женщина была почти всегда беременной. Когда я вспоминал свою семью, я сразу начинал думать о том, чтобы выйти из себя, хотя я не могу выходить из себя; я просто наслаждаюсь мыслью об этом. Все женщины всегда были с большими животами. Одна беременность заканчивается, начинается другая - и столько детей… «Нет, — сказал я своей матери, я знаю, что это причинит тебе боль, и мне очень жаль, но я буду жить со своей бабушкой. Она единственная, кто может понять меня и позволить мне не только любовь, но и свободу». Однажды я спросил свою Наин: «Почему ты дала жизнь моей матери?» Она сказала: «Что это за вопрос!» Я сказал: «…потому что в этой семье каждая женщина всегда несет в своем животе груз. Почему ты родила только мою мать, и не родила другого ребенка — хотя бы брата для нее?» Тогда она сказала то, что я не могу забыть: «Это тоже было из-за твоего Наны. Он хотел ребенка, поэтому мы договорились. Я сказала ему: «Только один ребенок, кто бы он ни был: мальчик это или девочка», — потому что он хотел мальчика». Она засмеялась: «И хорошо, что родилась девочка, иначе откуда бы я взяла тебя? Да, это хорошо, — сказала она, — что я не родила других детей; иначе тебе бы не понравилось и это место. Здесь было бы слишком людно». Я оставался в деревне своего отца одиннадцать лег, и я был вынужден, почти силой, пойти в школу. А это было дело не одного дня, это была каждодневная рутина. Каждое утро меня заставляли идти в школу. Один из моих дядей, или кто-то еще, отводил меня туда и ждал снаружи, пока учитель не забирал меня, как будто я был частной собственностью, переходившей из одних рук в другие или как пленник, переходивший от одного к другому. Вот что такое образование; насильственное и жестокое явление. — 127 —
|