|
Так Иван, искупавшись в кипящем молоке, омолаживается и становится «писаным красавцем». Кипящее молоко, надо полагать, старую кожу не милует. Так лягушка, сбросив шкурку, превращается в принцессу. Этих образов в сказках не счесть, и они действительно очень часто связаны с кожей или с одеждой. То есть с тем, что придает человеку «форму». ***Вся череда перемен, которым посвящена И Цзин, по большому счету, представляет собой лишь колебания и превращения форм. На это намекает комментарий: «Великий человек подвижен как тигр. И до гадания он уже владеет правдой». Форма, таким образом, – лишь одно из дел, одно из проявлений «великого человека». А трансформация ведет к проявлению «внутренней правды», на которой усиленно настаивает комментарий к этой гексаграмме, начиная с основного: «Если до последнего дня будешь полон правдой, то будет изначальное свершение и благоприятная стойкость», и далее: «Владея правдой, изменишь судьбу». Сказки очень часто именно настаивают, что форма не есть содержание, а часто совершенно противоположны друг другу. Все эти образы безобразного чудища, которое превращается в принца, мерзкой жабы, которая превращается в прекрасную принцессу, и прочие-прочие-прочие – буквально твердят об этом законе изменчивости форм. Трансформация же обычно является чудом проявления истинной сущности, высвобождения ее из-под «заколодованных» уродливых форм. Или – как знать? – сменой масок, как в песне: Превращенья и обманы, Лилипуты, великаны - Кто придумал, чья вина? Вот опять линяет краска, И опять спадает маска, А за ней еще одна, А под той еще одна, А потом еще, еще, еще, еще… (Юлий Ким) ***Стоит заметить, что очень часто в народных сказках уродство, которое будет трансформировано, прячется в образах земноводных (лягушек, жаб) или пресмыкающихся (змей). Наша сказка в этом смысле традиционна: ящер родом из тех же скользких существ. Первая его маска, явленная в сказке, конечно, неприятна: тиран и самодур. Но сказка учит не доверять первой форме: она вполне может быть «заколдованной», то есть извращенной обстоятельствами, воспитанием, чьей-то злой волей или просто стадией роста. Подростки, прямо перед половозрелостью, иногда бывают удивительно некрасивы: прыщи и прочая. Однако же именно оттуда вскоре вылетит птичка… Способ трансформации в нашей сказке не совсем обычен; он во многом похож на сюжет «возвращения» (№ 24) в детство. Позже (потому что трансформация не делается одним махом) это подкрепляется «ударом» кинжала в сердце. Такой удар подобен сказочному поцелую Аленушки, слезам Герды над замороженным сердцем Кая или уколу адреналина в сердечную мышцу. Он разбивает заклятие, которое, как в сказке про спящую красавицу, способно только «усыпить» героя, но не убить. «Из приоткрытого сердца капала кровь, а в ответ в сердце входили простые чувства» – это очень обычная история для современной психотерапии. Вначале прорывания защит, а потом нахлынувшие потоки новой жизни, берущиеся неизвестно откуда. Хотя мы, вооруженные знанием предыдущей гексаграммы «Колодца», знаем откуда. Как говорил дятел из сказки к гексаграмме «Радость» (№ 58): «Внутрях! Чем глубже, тем они вкуснее!» — 142 —
|