Гештальт 2012. Арт-терапия в гештальте

Творческий прыжок складывается из комбинации клинических гипотез и собственной безумной изобретательности. В описанном выше случае с Роном в один из моментов я сказал ему: «Расскажи мне про свою ненависть к матери». Хотя я чувствовал, что у него «должны быть» трудности с этой женщиной, нигде в предыдущей работе мы не обсуждали это, и я не готовил его к этому. Я был готов к ответу, что я сильно ошибаюсь, но также я был готов реагировать на

усилившиеся чувства Рона и к тому, что он расскажет, как он блокировал свою злость на нее, напрягая лицо в общении с ней и со всеми остальными. Какой представился шанс! Я был и напуган и возбужден одновременно, когда позволил этим словам сорваться с моих губ. Это сработало в нужном направлении и, в результате, мы перешли к серии экспериментов, которые стали для Рона очень важными открытиями. Один эксперимент - смотреть на женщину и пытаться привлечь ее с помощью глаз и рта - был поведенческим расширением зарождающегося у Рона доверия новой энергии. Этот эксперимент был творческим скачком от простого обсуждения его матери к активной работе с живой, настоящей женщиной в группе. Такой прыжок над возможными возражениями и сопротивлением - отличительная черта творческого процесса во всех областях жизни и работы, а не только в гештальт-терапии. Чтобы это получалось, приходится идти на ежеминутный риск потерпеть неудачу, меняя тактику и переходя к чему-то другому, что может лучше сработать, или к тому, что клиент находит белее приемлемым и эго-синтонным.

Творческий прыжок нарушает правило постоянного пребывания в процессе. Инновация часто требует, чтобы правила были нарушены. Нужно уделять внимание и уважать свою изобретательность и интеллектуальные «прыжки» и свою способность придавать форму происходящему действию. Этот аспект психотерапии больше всего воодушевляет меня.

Творческий процесс балансирует между феноменологической основой того, что есть в наличии и поведенческим прыжком на незнакомую территорию.

6. Контекст и метафора.

Мужчина говорит, что у него проблемы с его детьми, и я думаю о нем как об учителе, или как о няне, или как о животном с детенышем.

Я думаю о нем как о ребенке. Возможно, я должен сделать, чтобы он вел себя как описанный трудный ребенок, и посмотреть, что произойдет, потому что я уже знаю, что его контекст, его метафора, его способ, его серьезный подход - не работает. Именно поэтому он просит о помощи.

Итак, он играет ребенка, который продолжает делать «плохие» вещи, чтобы привлечь к себе внимание. Потом он говорит: «Папа, я хочу, чтобы ты взял меня с собой в следующую поездку». Он понимает, что не услышал своего сына (один уровень), и игнорирует голос своего внутреннего ребенка на другом уровне. Новая метафора, возникшая у меня в голове, оказалась более полезной, чем я сначала ожидал, потому что, у меня никогда не было для него ответа, я просто играл с новым способом переживания этой конкретной проблемы. Тут нет никакого волшебства - просто некоторая интеллектуальная смелость в отношении эмоций, которая помещает информацию в другой понятийный канал.