Эти мысли связаны друг с другом. Это – «я» – не местоимение первого лица единственного числа, которое представляет собой лишь способ выражения. Внутри вас есть что‑то, что вы чувствуете. Но есть ли вообще такая вещь? Она не существует в том смысле, в каком вы думаете, что она есть. Но она так прочно вами овладела, что формирует каждый момент вашей жизни с точки зрения своего собственного переживания, своих собственных представлений, своего собственного воображения. С: О, я не думаю, что для меня возможно останавливать мое мышление. У. Г.: Потому что это не в интересах мыслителя, центра. Поскольку тогда это придет к концу – то, что мы собрали воедино, весь наш опыт. С: Сама мысль о том, что никакого мыслителя нет или что можно остановить мышление, кажется пугающей. У. Г.: Это одно и то же. Это избавление. Я говорю, что боюсь. Это – защитный механизм, предотвращающий окончание мышления. Если вы не говорите, что боитесь, в тот конкретный момент вы есть этот страх, и этот страх уничтожает структуру. Если ты не используешь это слово и не говоришь себе, что боишься, – вы видите, это связующее звено, – в тот отдельный момент ты и есть страх, и это сжигает всю структуру. Не имеет значения, что это – будь то гнев, страх, секс или что угодно еще, – без этого продолжающегося процесса, если ты переживаешь это без [вмешательства памяти прошлого] опыта в течение доли секунды, непрерывность теряется. Так что это защитный механизм, тактика выживания в действии. Оно хочет тем или иным образом продолжать существовать. Эта несуществующая, напускная вещь хочет продолжать существовать. С: Но нам нужен ум и для такого рода общения. У. Г.: Я понимаю. Если вам нужно общаться, вам приходится использовать слова. Я использую слова. Теперь, если я смотрю на это и если вы спрашиваете меня, что это такое, я скажу, что это цветок. Как он называется? Я не знаю. Я никогда его раньше не видел. Молчание. Это здесь остановилось, поскольку я не знаю. Если я не знаю, я спрашиваю: «Как называется цветок?» Это общение. Но когда нет никакого общения, когда этой структуре не нужно функционировать, почему я должен всегда повторять себе, что это цветок и что он имеет это название? С: Все должно заканчиваться! У. Г.: Это не так просто. Ладно, когда я говорю, что ум заканчивается, это означает, что его ставят на свое место. Ум более не навязывает термины и перестает мешать телу. Это значит, что чувства имеют возможность функционировать в максимально возможной для них степени. Офтальмологи говорят, что когда вы на что‑то смотрите, вы вовсе на это не смотрите, потому что вмешивается слово. Глаза – две линзы, которые у вас есть вот тут, – способны воспринимать все целиком. У меня панорамное видение, поскольку мышление не вмешивается, если только у меня не появляется необходимость в общении. Имеется перспективное видение – вроде того, что вы видите в фильмах, – здесь (в моем случае) такое видение. Это тотальное видение. И это чистое восприятие. Чистое восприятие происходит без вмешательства воспринимающего. Это чистое восприятие – сенсорная активность, чистая и простая. Чувства функционируют в максимальной степени. Так что я живу чувствами. Вы не живете чувствами. Вы живете в мире идей, вы живете в мире мысли. Вы понимаете, что я говорю? — 113 —
|