На стороне ребенка

Я опасаюсь, что вместо того, чтобы обратиться к возможно боль­шему числу образованных и заинтересованных взрослых с просьбой выступить посредниками между взрослыми и детьми, наше общество прибегнет к воспитательному «самообслуживанию», в очередной раз путая оборудование с методикой и связывая главные надежды с увеличением ассигнований на ясли. Количество мест в яслях — да, это важно, но еще важнее качество приема, оказываемого детям. Снижать возраст приема в детские сады опасно для развития ребенка. Боюсь, что при нынешнем порядке вещей сосуд путают с содержимым, провозглашая более или менее демагогический лозунг освобождения матери от домашнего рабства. И еще я боюсь, что упускают из виду истинную проблему медленной индивидуализации ребенка, при которой укоренение его идентичности теснейшим образом связано с тем, какое значение, эмоциональное и социальное, придается его принадлежности к семейной ячейке. Если ребенок выходит из нее слишком рано или слишком быстро, это наносит ему вред. Нужно расширять семейную ячейку, устанавливая прогрессивные связи, — это позволит ребенку всегда оставаться самим собой, приобретая все большую автономию благодаря мимическому, жестовому, вер­бальному словарю и развивая критический взгляд на все окружающее, воспринимаемое им.

Не менее опасной представляется мне новая сциентистская* утопия, заключающаяся в том, что наставника в духе Руссо следует заменить терминалом компьютера, перед которым сажают ребенка и предос­тавляют ему возможность развиваться самостоятельно — при этом, разумеется, всем детям предлагают одни и те же программы.

" Сциентизм — абсолютизация роли и значения науки (В. К.).

293

Это ведет к другой форме той самой роботизаци, которой мы хотим избежать, хоть и предполагается, что это решение лучше того, которое предлагают передовые либералы, делающие акцент на неврологию и смежные с ней дисциплины, якобы призванные нис­провергнуть основы педагогики. Однако трудно не согласиться, что психосоциологи злоупотребляют статистическим изучением факто­ров окружающей среды.

Это было очень важно, не следует об этом забывать. Но я полагаю, что нельзя все объяснять статистикой. Например, если ис­следуют группу детей без отцов и группу детей с отцами, обнару­живается, что в первой группе больше отклонений, потому что пси­хология оперирует такими критериями как отклонение, патология. Патологию не всегда подвергают лечению, не всегда учитывают. И все-таки это патология. В тестах мы не можем принимать в расчет то, что остается нашим впечатлением о ребенке, не ответившем на вопрос. Многие дети, которые в результате тестов выглядят недо­развитыми, потому что не ответили на вопросы, крайне сообрази­тельны, но они пока находятся на той стадии, когда от восприятия; еще не перешли к выражению реакции. Со многими детьми обра­щались как с вещью, как с объектом, и в тот день, когда в их,. действиях впервые обнаружились отклонения, они впервые оказались; в роли субъекта, хотя в их жизни никогда не было места ни правилам, ни личному достоинству. Ни в яслях, ни в детских садах, ни в начальной школе никогда не принимают в расчет ни достоинства s ребенка, ни ценности отношений отец-мать-ребенок. Именно этот; ущерб, это отчуждение и не учитывается никакой статистикой, ни­какими тестами. Бесспорно, необходимо исследовать тяжелые пато­логии, извращения, рецидивы отклонений, необходимо искать про­филактические меры. Но всё, что поддается наблюдению, тестированию — это лишь видимая часть айсберга.