На стороне ребенка

Что происходит, когда мы обращаемся к своему детству?

Часто слышишь, как люди говорят сами с собой, обращаясь к себе, например, с такими словами: «Девочка моя, ты бросила курить!» Или: «Я спросила себя, что я буду делать в этой ситуации?» Многие люди говорят с собой, обращаясь к себе на «ты», реже говорят о себе, называя себя «он».

Однажды у нас был к обеду гость, мы предложили ему взять добавку какого-то блюда, но он возразил (это был артист): «Нет, он уже вволю наелся.. Мне не хотелось бы, чтобы он брал добавку». Это не было 'шуткой. Для него это было эффективным средством против обжорства.

У общественных деятелей часто появляется искушение говорить о себе в третьем лице, когда их популярность входит в легенду. Так, де Голль говорил о себе: «Де Голль принадлежит Франции». Знаменитые писатели даже изобретают себе псевдонимы (Гари-Ажар), которые сильно облегчают им возможность говорить о себе как о постороннем человеке. Когда говоришь о себе в прошлом,

231

в сущности правильнее говорить о себе в третьем лице — как о постороннем человеке.

Если я говорю: «Когда я была маленькой, я делала глупости», или «Когда я была маленькой, родители считали, что я гораздо подвижнее других детей», я говорю о себе в прошлом — это не сегодняшняя я. Невозможно говорить в настоящем времени о себе, каким ты был в прошлом. Нам не удается говорить с ребенком в настоящем времени, потому что тогда мы говорили бы с тем ребенком, который пребывает в прошедшем времени внутри нас. Именно поэтому мы можем говорить с собакой: это настоящее и вместе с тем, неговорящее существо, в котором мы видим наше .собственное до­машнее животное, принадлежащее нам, как наше тело,) И мы говорим домашнему животному: «Ты недоволен...» — как сказали бы части своего тела, если бы она испытывала дискомфорт. Ho с ребенком мы отождествляем себя «в прошедшем времени», поэтому нам трудно говорить с ним «взаправду», — считая его столь же понятливым, как мы сами, и часто даже понятливее нас. Мы не в силах с этим согласиться. Вечно это смешение ценности и силы, отсутствия опыта и тупости, рассудительности и умения запугать,

Когда завершаешь курс психоаналитического лечения, устанав­ливаешь точные связи между «я» сегодняшним и «я» в прошлом, ощущаешь дистанцию между ними.

Это больше, чем дистанция. Совершенно перестаешь интересоваться самим собой, и сегодняшним своим «я», и прошлым. По-моему, это — главный результат моего анализа: я почувствовала, что мое прошлое совсем перестало меня интересовать. Это как фотографии: время от времени о них вспоминаешь в кругу семьи. Но для тебя самого они мертвы. Они поддаются «воскрешению» только потому, что вокруг существуют другие люди, словно свидетели, при которых мы пережили то-то и то-то. Это «принадлежит истории». Бывает, что встретишь кого-то из родственников, и он (или она) скажет: