|
Вот каков был наш первый опыт обучения письменной речи наших детей. Эти первые дни мы переживали глубокие эмоции. Казалось, мы находились во сне, присутствовали при каком-то чуде. Ребенок, впервые написавший слово, полон радостного возбуждения. Его можно сравнить с курицей, впервые снесшей яйцо, — и нам прямо-таки некуда было деваться от шумных проявлений его радости! Он каждого тащил посмотреть на свою работу, хватал нас за платье, заставлял идти за ним, стоять у написанного слова в немом созерцании чуда и присоединять изумленные восклицания к радостным крикам счастливого автора. Обыкновенно первое слово писалось на полу, после чего ребенок становился перед ним на колени, чтобы быть поближе к своей работе и любоваться ею. После первого слова дети в каком-то безумном восторге начинали писать, где попало. Так, они становились у черной доски, а за детьми, стоявшими на полу, вырастал другой ряд малюток, взбиравшихся на стулья и глядевших через головы старших. Спеша, чтобы им не помешали, другие дети, ища местечка, где можно было бы писать, опрокидывали стулья, на которых стояли их товарищи. Другие подбегали к оконным ставням и дверям, покрывая их надписями. В эти первые дни мы положительно ходили по какому-то ковру писанных значков. После мы узнали, что то же самое происходило на дому у детей, и многие матери, чтобы спасти полы и даже корки хлеба, на которых появлялись надписи, дарили детям бумагу и карандаши. Одна из этих матерей принесла мне записную книжечку, сплошь покрытую писаньем, и рассказала мне, что ребенок писал весь день и весь вечер напролет и лег в постель с бумагой и карандашом в руках. Эта импульсивная деятельность, которой в первые дни мы никак не могли обуздать, заставила меня подумать о мудрости природы, развивающей устную речь с большой постепенностью, соответственно постепенному развитию понятий. Подумайте, что было бы, если бы природа поступала так же неблагоразумно, как поступила я! Представьте себе, что природа позволила бы человеку накопить при помощи чувств богатый и разнообразный материал и приобрести запас понятий, а затем подготовила бы средства к членораздельной речи и сказала под конец ребенку, немому до этого часа: "Иди, говори!". Результатом был бы род внезапного помешательства, под действием которого ребенок, не чувствуя сдержек, разразился бы потоком мудреных и трудных слов. Я думаю, что между этими двумя крайностями должна быть золотая середина, подсказывающая правильный и практический путь. Мы должны вести ребенка постепенно к усвоению письма; но оно должно проявиться спонтанным фактором, и работа его с первой минуты должна носить почти совершенный характер. — 80 —
|