|
При гедонистической направленности личности (атавистических аналогах простого и легкого и простого и трудного типов жизненного мира) человек не способен ни к содержательным семейным отношениям, ни к овладению профессией. Фактически эти стороны жизни остаются у него непредставленными. Даже если создается семья и приходится работать, ни об ответственности перед супругой (супругом) и детьми, ни о серьезном отношении к работе речи не идет. Гончаровский Обломов так представлял себе возможные для него семейные отношения: «В мечтах пред ним носился образ высокой, стройной женщины, с покойно сложенными на груди руками... с задумчивым выражением — как идеал, как воплощение целой жизни, исполненной неги и торжественного покоя, как сам покой... Грезилась ему на губах ее улыбка, не страстная, глаза, не влажные от желаний, а улыбка, симпатичная к нему, к мужу, и снисходительная ко всем другим; взгляд, благосклонный только к нему и стыдливый, даже строгий, к другим. Он никогда не хотел видеть трепета в ней, слышать горячей мечты. ...Не надо ни луны, ни грусти. Она не должна внезапно бледнеть, падать в обморок, испытывать потрясающие взрывы... ...Подле гордо-стыдливой, покойной подруги спит беззаботно человек. Он засыпает с уверенностью, проснувшись, встретить тот же кроткий, симпатичный взгляд... Страсть! Все это хорошо в стихах да на сцене, где в плащах, с ножами, расхаживают актеры, а потом идут, и убитые и убийцы, вместе ужинать... Наконец, если и постигнет такое несчастие — страсть, так это все равно, как случается попасть на избитую, гористую, несносную дорогу, на которой и лошади падают, и седок изнемогает, а уж родное село в виду: не надо выпускать из глаз и скорей, скорей выбираться из опасного места... Да, страсть надо ограничить, задушить и утопить в женитьбе...». Мысли о возможной службе после печального опыта юности у Ильи Ильича вообще не возникали. Идеальное для себя содержание жизни он в беседе со Штольцем описывает следующим образом: «— Продолжай же дорисовывать мне идеал твоей жизни... Ну, добрые приятели вокруг; что ж дальше? Как бы ты проводил дни свои? - Ну вот, встал бы утром, — начал Обломов, подкладывая руки под затылок, и по лицу разлилось выражение покоя: он мысленно был уже в деревне. — ...В ожидании, пока проснется жена, я надел бы шлафрок и походил по саду подышать утренними испарениями, а потом иду в ванну или в реку купаться, возвращаюсь — балкон уж отворен; жена в блузе, в легком чепчике... Она ждет меня. «Чай готов», — говорит она. Какой поцелуй! Какой чай! Какое покойное кресло! Сажусь около стола; на нем сухари, сливки, свежее масло... — 298 —
|