|
Здесь, в сущности, и начинается Йога, возможная лишь при сосредоточенном состоянии ума. Ученик начинает упражнения в Дхьяне: медитация над конкретной формой Божества (Бхакти-Йога), которая приводит к абстрактной медитации, что составляет предмет Джняни-Йоги. Поэтому заблуждаются те, кто считает себя вечными рабами Божьими; но еще более заблуждаются идущие по пути Мудрости и Единства и полагающие, что только они правы, а поклонение какой-либо форме Божества - заблуждение. Джняни есть плод Бхакти-Йоги. Высшая любовь и Джняни - одно. Совершенное знание есть любовь, совершенная любовь - знание. Шри Шанкара, Адвайта Кевала Джняни были великими поклонниками Хари, Хара и Богини. Джняни Дэва из Аланды, великий Йог, был поклонником Кришны. Владыка Чайрантья (Гауранга Маха-Прабху) из Бенгалии был тонким знатоком Адвайта, Ведантской школы, и в то же время он плясал на улицах и площадях, воспевая святые имена Хари. Апайя Дикшитарь, знаменитый Джняни из Адайпалама, автор Сиддханты Леши и разных других книг о Веданте, был приверженцем Бога Шивы. Перейдем теперь к практике. Чем характеризуется с внешней стороны путь Джняни-Йоги. Если на пути Бхакти основной чертой ученика являлась пламенная любовь к избранному идеалу, то на пути Мудрости (Джняни) ясно проявляется одно основное качество, точнее, единое устремление всей жизни - отречение. Это то, что присуще всякому пути в большей или меньшей степени, без чего ни один из них не в состоянии привести к славе конечного Освобождения от Майи, что лежит в основе восхождения на самые высочайшие вершины духа. Это - Санньяса. Ни скромные одежды цвета охры, ни голый посох, ни Камандаль (чаша для милостыни), ни бритый череп и ни жизнь отшельника определяют его вековую славу. Санньяса... На человеческом языке нет лучшего слова, выражающего более кратко и вместе с тем более точно то, что со времен более древних, чем существует этот материк, было и будет Царской Короной, венчающей подвиг Мудреца. Слово это значит «оставить». Значит ли это, что мы должны «оставить» свои обязанности, дом и семью и бежать в леса или пещеры, в пустыню Гоби или в снега Гималаев? Значит ли это, что мы должны, подавив в себе страсти, «оставить» утонченный образ жизни, которым мы привыкли так гордиться, нашу обстановку, без которой мы не можем обойтись, нашу одежду и тысячу и одну мелочь, составляющие неотъемлемые аксессуары нашей культурной жизни, и, облачившись в грязное рубище, скитаться по улицам, подобно некоторым фанатикам, мучаясь от всех неудобств, в тайне вздыхая перед каждой витриной и засматриваясь на каждую изящную женщину? Это будет не отречение, а самообман. — 44 —
|