...Все усилия знания — в том, чтобы изгнать тайну из существования. Она не может быть изгнана. Это ее конечная природа. Это не случайное качество. Тайна самая сердцевина жизни. Жизнь есть тайна, они синонимы. Человек знания не разрушает тайну жизни. Он просто закрывает глаза очень плотной завесой знания. Он начинает думать, что он знает. Но он ничего не знает.
Ошо Притча о перевернутом камне. Один странствующий искатель истины увидел большой камень, на котором было написано: «Переверни и читай». Он с трудом перевернул его и прочел на другой стороне: Зачем ты ищешь нового знания, если не обращаешь внимание на то, что уже знаешь?
В.Г. Кротов Глава 4. Справедливость. Люди знают или смутно чувствуют: если мышление утратит чистоту и бдительность, а почтение к духу потеряет силу, то вскоре перестанут двигаться корабли и автомобили, не будет уже ни малейшего авторитета ни у счетной линейки инженера, ни у математики банка и биржи, и наступит хаос. Прошло, однако, довольно много времени, прежде чем пробило себе дорогу понимание того факта, что и внешняя сторона цивилизации, что и техника и промышленность, торговля и так далее тоже нуждаются в общей основе интеллектуальной нравственности и честности.
Герман Гессе «Игра в бисер» Но перейдем к примерам. — Но не помешал ли я вам? Вы что-то делали тут на полу? Вы делили деньги? Продолжайте, продолжайте, я посмотрю.
— Я хотел честно, — сказал Балаганов, собирая деньги с кровати, — по справедливости. Всем поровну — по две с половиной тысячи.
И, разложив деньги на четыре кучки, он скромно отошел в сторону, сказавши:
— Вам, мне, ему и Козлевичу.
— Очень хорошо, — заметил Остап. — А теперь, пусть разделит Паниковский, у него, как видно, имеется особое мнение.
Оставшийся при особом мнении Паниковский принялся за дело с большим азартом. Наклонившись над кроватью, он шевелил толстыми губами, слюнил пальцы и без конца переносил бумажки с места на место, будто раскладывал большой королевский пасьянс. После всех ухищрений на одеяле образовались три стопки: одна — большая из чистых, новеньких бумажек, вторая — такая же, но из бумажек погрязнее, и третья — маленькая совсем грязная.
— Нам с вами по четыре тысячи, — сказал он Бендеру, — а Балаганову две. Он и на две не наработал.
— А Козлевичу? — спросил Балаганов, в гневе закрывая глаза.
— За что же Козлевичу? — завизжал Паниковский. — Это грабеж! Кто такой Козлевич, чтобы с ним делиться? Я не знаю никакого Козлевича. — 229 —
|