- И что же, боги так и спускаются с небеси? И почему именно к вам?
- Почему именно ко мне, история долгая. А спускаются ли они с небеси, или выплывают из глубин внутреннего мира, из глубин коллективного бессознательного – я не знаю, да это не столь важно. Важен сам факт живого общения с ними и исцеляющий эффект, который следует вслед за этим. Без всякой ложной скромности – я могу инициировать в людях озарения. Да, да, те самые явления, ради которых искатели могут годами предаваться аскезе в монастырях, медитировать, выполнять громоздкие ритуалы, совершать изнурительные практики.
- Но ведь это не объективная реальность? Это продукт сознания, не так ли?
- Это второстепенный вопрос. К тому же, кто с уверенностью может прочертить границу между объективным и субъективным миром?
- Как кто? Наука.
- Ты свято веришь в науку?
- Ну вообще-то я ни во что не верю свято, я агностик.
- Аааа, - потянул Василий. – Ну считай, что я тоже агностик.
- Как же так, вы же утверждали, что боги – это реальность.
- Хочешь почувствовать это на себе?
- Хочу, - выпалила Настя и осеклась. – Но, если можно, не сейчас. Мне хотелось бы продолжить разговор.
- А я тебе, по сути, все сказал. Вряд ли ты услышишь от меня что-либо интереснее. Я с первой минуты прочитал в твоих глазах недоумение. Ты ведь приехала на встречу с героем, спасителем человеческих душ. Эдаким Джеймсом Бондом духовного мира с неизменно белым воротничком. А я не герой. Мой вид не обманчив, не показушен. Я антигерой, если хочешь. Когда-то я хотел стать великим, прославиться. Встать в один ряд с такими именами, как Фрейд, Лакан[8], Перлз[9], Юнг. – Василий усмехнулся. - Но меня достаточно квалифицированно вылечили от этих амбиций.
- Но вы же открыли свой уникальный метод…
- Который вызывает лишь раздражение или скепсис в среде профессионалов? Пациентов у меня достаточно. Слухи обо мне распространяются только среди простых людей. Денег хватает. А слава - "луч ее случайный неуловим, мирская честь бессмысленна, как сон…"
- "…но есть прямое благо – сочетание двух душ"… Пушкин.
- Двух душ? – Василий откинулся на спинку кресла, закрыл глаза. – Это только в романах да в романсах.
- Вы знаете, я тоже не верю в это. Но мы отвлеклись. Независимо от того, признает ваш метод научная общественность, или нет, людей-то вы исцеляете? По крайней мере, одного человека, который изменился до неузнаваемости в результате работы с вами, я знаю. Зачем же вы причисляете себя к антигероям?
- Я не причисляю. Я и есть антигерой.
- Но ведь делая такую работу, пробуждая в людях жизнь, оживляя душу – я не могу представить, чтобы вы не были переполнены вдохновением…
- Представь себе, не переполнен.
- Но вы не можете подходить без трепета к каждой своей психологической операции…
- Почти к каждой, как ты выразилась, психологической операции, я подхожу с глубоким равнодушием, скукой, а часто даже с отвращением.
- Я думаю, что вы преувеличиваете, - возразила психотерапевту Настя. – Неужели, при удачно выполненной работе вас не посещает чувство "ай да Пушкин, ай да сукин сын"?
- Раньше посещало. Последний раз – года три назад. Сейчас я – мертвец. Я не преувеличиваю, я откровенен с тобой. В душе моей больше нежити, чем у большинства моих пациентов, вместе взятых. Оказывается, возможно это. Сам мертвый, а других – оживляю. Скажи мне об этом несколько лет назад, я бы и сам не поверил. Я устал. Устал от пациентов. От бесчисленных историй болезни. И, пожалуй, единственное, что я по-настоящему хочу – это умереть. Да вот боюсь. Смерти. А так бы давно на себя руки наложил. Ну что, веселенькое получилось интервью? Про богов, которые приходят к депрессивному скучающему психотерапевту, помышляющему к тому же о суициде. Вот такой я, дружок, герой.
Настя вздохнула. Перед ней сидел то ли непризнанный гений, то ли полусумасшедший неудачник. В любом случае, материал не пойдет. Возможно, даже командировочных не насчитают. Лихорадочно перебирая в памяти имена питерских знакомых, девушка пыталась найти хоть какой-нибудь пристойный вариант, которым можно было бы заменить неудавшееся интервью и привезти все-таки редактору плоды журналистской активности. Вспомнился Миша. Да уж, услужил. А учитывая настроение шефа, угроза увольнения была как никогда реальной. «Шеф, все пропало», – вспомнилась фраза из фильма. – Теперь понятно мое интуитивное беспокойство. Не надо было ехать на это интервью. Что там я подумала, - что судьба изменится? Конечно, изменится. Выгонят из Обовсема. И куда потом? Дадут еще рекомендацию, мол, бездарь, из милости держали. И все. Переквалифицируйся в управдомы, или дворники, как великий русский писатель Платонов".
— 12 —
|