|
О, папа… Тайная радость… Птица‑счастье, птица‑праздник. Он прилетал без предупреждения, сметал весь распорядок дня, забирал Роднулю в лес, учил ее летать высоко‑высоко, кричать странным коротким вскриком радостные слова. Они увлекались, забывали об уроках и опаздывали к ужину. Мама сердилась, ругала папу, была не довольна Роднулей: – Ты не имеешь права позволять себе такие выходки! Это не принято, не прилично! Так не делают! Роднуля смущалась, просила прощения и обещала больше никогда‑никогда… Но мысли ее в тот момент бывали далеко от скучного птичьего двора. В ушах свистел хулиганистый ветер, в глаза светило веселое солнце, горло щекотал задорный лебединый крик. Потом папа снова улетал, а к Роднуле приходило раскаяние. Она обдумывала праздничный день, проведенный с отцом, и понимала, что вела себя недопустимо, недостойно, что расстроила маму, что папа, на самом деле, не так уж и хорош. Ведь он не живет дома, как все папы, не расхаживает по птичьему двору вместе с другими селезнями, не приносит маме в клюве жирных червяков. Он живет вольной птицей в какой‑то далекой стране, называет ту страну домом… Но разве не должен быть его домом птичник, в котором живет его семья. Нет, все‑таки папа не прав. Так себя не ведут! Это не прилично, не достойно. Но любопытство все же мучило уточку, и однажды она пристала к маме: – Мамочка, давай полетим в папину страну? Ведь он зовет ее домом, он рассказывает о ней чудесные истории. Там живут мои бабушка и дедушка. Давай полетим туда на каникулы? Пожалуйста, мамочка! В глазах Леди Утки мелькнул страх на один только незаметный момент, и она проговорила, немного чересчур растягивая звуки: – Нет, девочка, мы не можем себе этого позволить. Роднуля задумывалась все чаще и чаще, приходя в себя, ощущала ноющую боль в шее, шея постепенно приобрела немного искривленную форму. Сразу и не заметишь, а присмотревшись, увидишь, как она слегка отклоняется вправо. Ее разговоры все больше крутились вокруг ежедневных утиных забот, она все чаще поговаривала о том, как «прилично» и «правильно» делать, что может и чего не может себе позволить воспитанная утка. Мама становилась ей все ближе, папа прилетал все реже. Постепенно она совсем забыла лебединый язык, разучилась летать под небесами, перестала вспоминать шум ветра в ушах. Пришло то волнующее время, когда подружки шепчутся по вечерам, лукаво поглядывая на молодых селезней, а те, гордо выпятив разноцветную грудь, прохаживаются перед ними в традиционном танце. И Роднуля поглядывала и шепталась, но никто из селезней не обращал внимания на белоснежную «дылду». Мама утешала ее словами: «на каждую кастрюлю находится крышка», но было видно, что и она беспокоится. — 75 —
|