Нарцисс и Гольдмунд

Так, хорошо. Старый Ансельм и здесь обознался. Завтра ты еще полежишь, потом

я приду и осмотрю тебя. А вино ты уже выпил? Правильно, оно должно хорошо

подействовать на тебя. Дай-ка посмотрю, не осталось ли еще. По полбокала

каждому наберется, если по-братски поделим. Ты нас порядком напугал,

Гольдмунд! Лежал там на галерее как труп. У тебя правда живот не болит?

Они посмеялись и честно разделили остатки больничного вина, патер

продолжал свои шутки, и Гольдмунд благодарно и весело смотрел на него опять

прояснившимися глазами. Затем старик ушел спать.

Гольдмунд еще какое-то время не спал. Медленно поднимались опять из

глубины души образы, снова вспыхивали слова друга, и еще раз явилась его

душе белокурая сияющая женщина, его мать; как теплый сухой ветер ее образ

проник в него, как облако жизни, тепла, нежности и глубокого напоминания. О

мать! О как же могло случиться, что он забыл ее!

ПЯТАЯ ГЛАВА

До сих пор Гольдмунд кое-что знал о своей матери, но только из

рассказов других; он утратил ее образ, а из того немногого, что, казалось,

знал о ней, он о многом умалчивал в разговорах с Нарциссом. Мать была

чем-то, о чем нельзя было говорить, ее стыдились. Она была танцовщицей,

красивой, необузданной женщиной благородного, но недобропорядочного и

языческого происхождения; отец Гольдмунда, так он рассказывал, вывел ее из

нужды и позора, он крестил ее и обучил обрядам, женился на ней и сделал

уважаемой женщиной. А она, прожив несколько лет покорно и упорядочение,

опять вспомнила свои прежние занятия, оскорбляла нравственные чувства и

совращала мужчин, днями и неделями не бывала дома, прослыла колдуньей и в

конце концов, после того как муж несколько раз находил ее и возвращал,

исчезла навсегда. Ее слава еще некоторое время давала о себе знать, недобрая

слава, сверкнувшая как хвост кометы и затем угасшая. Ее муж медленно