Мифы, в которых нам жить

Первые ученики Гаутамы буквально повторяли его образ жизни: оставляли мирские дела, становились отшельниками, уходили в лес или монастырь, где предавались аскезе. Это был путь дзирики, «самостоятельности», когда человек отрекается от мира и, ценой огромных духовных усилий, уничтожает тягу к земным благам, страх перед смертью и утратами, чувство общественного долга и, прежде всего, какие либо мысли, связанные с «я» и «мое». Такой отрицающий подход к жизни был характерен для самого Будды, и потому монастыри вплоть до наших дней остаются господствующей силой буддийского мира.

Однако примерно через пятьсот лет после рождения и ухода Будды (сейчас полагают, что он жил ок. 563—483 гг. до н. э.) — практически одновременно с зарей христианской эпохи на Западе — в буддийских центрах Северной Индии распространилось новое толкование доктрины. Поборниками этого направления стали более поздние последователи Учителя, которые тоже достигли просветления и могли самостоятельно определять упущенные тонкости его учения. По их словам, для того, чтобы обрести дар просветленности, вовсе не обязательно уходить в монахи — можно вести обычную жизнь, бескорыстно исполнять мирские обязанности и, тем не менее, неуклонно идти к цели.

Благодаря этому исключительно важному озарению центральное положение в мышлении и символике буддистов занял новый идеал совершенства: уже не монах с гладко выбритой головой, живущий вдалеке от трудов и суеты общества, а царственная фигура с лотосом в руке, в роскошном наряде и венце из драгоценных камней — образ самого мира. Эта сущность, посвятившая себя обыденной жизни, — Бодхисаттва, тот, чье «естество» (саттва) представляет собой «просветление» (бодхи, слово, однокоренное с будда, «просветленный»). Самым же великим, известным и наиболее почитаемым из этих пробужденных существ является прекрасный святой Авалокитешвара, о котором сложено немало легенд. Его имя обычно принято переводить с санскрита как «Владыка, взирающий на мир [с состраданием]». В индийском искусстве его изображают только в мужском облике, а на Дальнем Востоке, напротив, в образе китайской богини милосердия Гуань-Инь (японская Каннон). В действительности эта сущность пребывает за пределами половых различий, а женский облик, безусловно, более уместен для олицетворения идеи сострадания.

По преданию, когда этот Бодхисаттва вплотную приблизился к полному освобождению от того вихря перерождений, которым является наш мир, он услышал жалобные стоны камней, деревьев и всего сущего. Задав вопрос о смысле этих звуков, он получил ответ, что само его присутствие в мире сообщает всему чувство постоянного нирванического блаженства, которое будет утрачено, если Бодхисаттва покинет этот мир. Тогда, исполнившись безграничного сострадания, он отказался от окончательной свободы, к которой стремился на протяжении бесконечных перевоплощений, и решил остаться в этом мире вечным учителем, помогающим спастись всему сущему. Перед купцами он представал в облике купца, среди царей был царем; он становился даже насекомым, чтобы помочь муравьям. Он воплощается в каждом, когда мы беседуем друг с другом, даем кому-то советы и проявляем милосердие.