|
Сидя спиной к Джомсому и лицом в сторону Верхнего Мустанга, Джейн уже третий час подряд созерцала ветер. Сначала всё было просто и привычно: породить симпатию к ветру. Это просто. Еще в детстве она любила и теплый ветер, под которым можно было понежиться, и прохладный ветер в жаркий день, и даже морозный и сухой зимний ветер не был ей неприятен, и если температура на улице не падала ниже пяти градусов ниже нуля, она выходила гулять в шортах и футболке, вызывая яростное недоумение соседей и родителей. Морозный ветерок обдувал полуобнаженное тело, не причиняя ему ни малейшего вреда, и Джейн со смехом смотрела на закутанных в пуховки людей, которые, казалось, не столько мерзли от холода, сколько от своей психопатии. Когда мороз усиливался до десяти градусов, влияние ветра становилось критическим, и гулять дольше десяти минут уже было некомфортно. В какой-то момент Джейн обратила внимание на то, что когда она была в плохом настроении, или плохо выспавшаяся, или после оргазма, то при усилении ветра во время холодных прогулок ее мышцы начинали непроизвольно напрягаться, все тело словно скручивалось в спазме и хотелось сжаться в комок, и согревания при этом не происходило, а когда она была бодрой, энергичной, ебучей, то сжиматься и не хотелось, мышцы были расслаблены, и она почти не замерзала. Как-то она решила прогуляться в кроссовках, шортах и футболке в двадцатиградусный мороз – это был просто эксперимент, она ни на что особенно не рассчитывала – просто выйти на улицу, обжечься морозом, вернуться и лечь в горячую ванну. Выйдя из дома, она пошла по тропинке между сугробов, как обычно хихикая над реакцией обалдевших прохожих, но вскоре обалдела она сама – несмотря на порывы леденящего ветра, несмотря на то, что холод быстро сковал ее пальцы рук, обжигал кожу на обнаженных предплечьях и ляжках, именно неприятных ощущений не было. Испытывая воодушевление первооткрывателя, она пошла дальше, и прошла еще пять минут вперед. Иногда приходилось растирать обнаженные части тела, чтобы охлаждение кожи не перешло в обморожение, но в целом состояние не было опасным или неприятным. Попадая в завихрения воздуха, тело начинало съеживаться, и ей пришло в голову, что такая телесная реакция вряд ли является естественной и здоровой, и она попыталась расслабиться, совершенно, максимально расслабиться, представляя себе, что ветер свободно проходит сквозь ее тело, даже не затрагивая его, не охлаждая. Тогда она гуляла двадцать минут в двадцатиградусный мороз, и несмотря на то, что в горячей ванне она потом отлеживалась целый час, не было ни последующей простуды, ни неприятных воспоминаний. И с тех пор ее приятие ветра усилилось, и сейчас породить симпатию к упругим потокам было очень просто. Закрыв глаза, она вдруг поняла, что совершенно необязательно именно видеть ветер! Откуда вообще взялась эта глупость? От ассоциаций со словом «созерцать», но ведь ясно же, что сама процедура созерцания если и включала в себя визуальное наблюдение за объектом, то лишь для того, чтобы, во-первых, удобнее было настраиваться на объект, привязать к нему внимание, а во-вторых для того, чтобы привязать возникающее физическое переживание к этому образу, установить между ними ассоциативную связь, чтобы в будущем образ объекта стал озаренным фактором, своего рода «включателем» этого состояния. И если уже осуществлен контакт с ветром посредством того, что она чувствует его давление, его порывы, то какая разница – видит она его или нет? В конце концов, зрение – это всего лишь эволюционировавшее телесное ощущение, по своей природе ничем не отличающееся от других тактильных восприятий. — 293 —
|