|
Марк Твен в 1910 году на своем смертном одре писал: "Смерть— это единственный из бессмертных, который относится одинаково ко всем нам и чье сострадание, чей мир и убежище предназначены для всех нас — грязных и чистых, богатых и бедных, любимых и нелюбимых". Чарли Чаплин (Вы думали, мы шутим? Разве мы можем шутить по поводу смерти? — Конечно, нет. А будем ли мы шутить по поводу Чаплина? — Никогда).) сказал: "Красота — это вездесущность смерти и любви, улыбающаяся грусть, которую мы различаем в природе и всех вещах, мистическое единство, которое чувствуют поэты". Владимир Набоков сказал нам: "Жизнь — это великий сюрприз. Я не вижу причин, почему бы смерти не оказаться еще большим сюрпризом". Эмили Дикинсон, за целых 23 года до своего ухода о, и мы туда же до своей смерти, писала: "Я не могла остановиться ради Смерти, — И он остановился ради меня — Экипаж, в котором ехали только мы сами — И Бессмертие". Джон Ките перепутал смерть с ухаживанием, волочась за Фанни Браун. 25 июля 1819 года он написал ей: "Во время моих прогулок я мечтаю только о двух вещах — вашей любви и часе моей смерти. И о том, чтобы я мог обладать ими одновременно". Ответ на зачет (Д) — Билли Грэхэм. Почему же тогда, если все эти великие люди так спокойно говорили о смерти, так боимся ее мы? Мы снова возвращаемся к дням своего детства. Большинство людей переживает опыт смерти других еще в детстве. Кто-то, кого они знали как активного, теплого, разговорчивого человека, внезапно превращался в неподвижный, холодный, безмолвный труп. Веселого в этом было мало. "Почему он лежит в этом ящике? Почему его собираются положить в землю (или сжечь)? Если он отправился к Богу, почему все так печальны?" Среди этого горя, суматохи и изнеможения, окружающих смерть и ее последствия, детские вопросы о смерти редко получают должный ответ. Чем большему числу взрослых дети задают вопросы, тем более противоречивые они получают ответы. Дети — это маленькие машины любопытства. Они знают, как задавать все эти "правильные" вопросы. То есть те вопросы, которые сами взрослые пока еще не выяснили для себя. В диалоге между детьми и взрослыми только секс окружен большей тайной и смущением, чем смерть. Если ребенок был близок с человеком, который умер, ребенок может испытать чувство потери. Тогда смерть будет ассоциироваться с душевной болью. Дети, кроме того, видят, как на смерть реагируют взрослые: плачут, кричат, страдают. Эта штука, смерть, должно быть, довольно ужасная. Если в детстве смерть другого человека наступила после его продолжительной болезни, вся неприглядность процесса умирания — больницы, немощь, неприятные запахи и сцены — ассоциируется с самой смертью. Ребенок, который видит, как кто-то постепенно становится все более слабым и испытывает все более сильные боли, начинает думать, что после смерти эта слабость и боль будут продолжать усиливаться. — 64 —
|