Я знаю, что во мне есть черты, которые озадачивают меня, и такие, о которых я и не догадываюсь. Но пока я дружна с собой и люблю себя, я могу смело и с надеждой искать решение загадок, чтобы побольше узнать о себе. Что бы я ни говорила и ни делала и что бы я ни думала и ни чувствовала в данный момент, все равно это я. Когда позже я возвращаюсь к тому, как я выглядела, что говорила и делала, как думала и чувствовала, может случиться, что что-то мне не нравится. Я могу отбросить то, что не подходит, и сохранить то, что доказало свою пригодность, и изобрести что-то новое вместо того, что я отмела. Я могу видеть, слышать, думать, говорить и делать. У меня есть рецепты быть близкой к другим, обладать большой работоспособностью, придать смысл и порядок миру людей и вещей, которые вне меня. Я владею собой и поэтому могу создать себя. Я есть я, и у меня все в порядке. Вирджиния Сэтир БЕЗДОМНАЯ ЛЕДИ Обычно она спала в почтовом отделении на Пятой улице. Я ощущал ее запах прежде, чем подходил к входу, где она спала, стоя рядом с телефонами-автоматами. Я вдыхал запах мочи, просачивавшийся через слои ее грязной одежды, и запах гниения из ее почти беззубого рта. Если она не спала, то бормотала что-то несвязное. Когда же в шесть вечера почта закрывалась, бездомную выгоняли на улицу, и она сворачивалась на тротуаре, разговаривая сама с собой; ее рот широко раскрывался, словно снятый с петель, а ее запах смягчался легким ветерком. Однажды в День благодарения у нас осталось так много еды, что я упаковал ее, извинился перед родными и поехал на Пятую улицу. Был холодный вечер. Ветер гнал по улицам опавшие листья, и прохожих не было видно: все, за исключением нескольких несчастных, находились в теплых домах. Я знал, что найду ее. Ее наряд оставался неизменным даже летом: теплая шерстяная одежда скрывала ее старое сгорбленное тело. Ее жилистые руки сжимали драгоценную тележку для покупок. Она присела около железного забора перед площадкой для игр рядом с почтой; "Почему бы ей не выбрать другое место, более защищенное от ветра?" — подумал я и решил, что она была настолько сумасшедшей, что у нее даже не хватало разума устроиться где-то у входной двери. Я остановил свою сияющую машину на обочине, опустил стекло и сказал: — Мамаша… вы... — Я сам был шокирован вырвавшимся у меня словом. Но именно так я ее воспринимал, сам не знаю почему. Я повторил: — Мама, я принес вам кое-что поесть. Вы не откажетесь от индейки и яблочного пирога? — 36 —
|