|
Возможно, у меня такая уверенность в своих силах образовалась еще с раннего детства. То есть нет. Образовалась-то она именно тогда, это бесспорно. Вероятно она возникла тогда, когда я победил рак печени. Когда мне было три или четыре года, с моей печенью стало что-то происходить. Она стала увеличиваться, болеть, все больше и больше. Врачи разводили руками, и ничего не помогало. В конце концов боли стали такими, что я не то, что не мог бегать или ходить, но даже лежать мог только в определенной позе, свернувшись как кошка – в этой позе боль была минимальна. Кто-то говорил, что это цирроз, кто-то называл это тяжелой формой гепатохолецистита и прочими очень злоебучими названиями, но один факт оставался неизменным – никто не знал, как меня вылечить, и в конце концов меня выписали из последней больницы, чтобы, как я потом понял, не портить статистику смертности, ну и вообще, умирать, как они полагали, приятнее дома. Я был согласен – мне в больнице вообще было пиздец как отвратительно. Как-то раз, когда боль отпустила, я встал с кровати, чтобы дойти до туалета. Идти приходилось медленно, прижимая руки к правой части низа живота, чтобы поддерживать печень – она достигла таких размеров, что могла попросту оторваться от резкого движения. Подойдя к туалету, я услышал за закрытой дверью кухни, как родители тихо обсуждают мою ситуацию, последние прогнозы и советы врачей. Я подкрался поближе и узнал пару удивительных вещей. Первое – жить мне осталось три месяца. Второе – врачи уверены, что спасти меня нельзя, но один из них предложил кастрировать меня, мол хуже все равно уже не будет, а лучше может и будет, а может и нет. При мысли о кастрации меня почему-то охватил смех, и я едва сдержался, чтобы не заржать – настолько абсурдным мне показалось это предложение, и я поржал над отцом, который возмущенно говорил, что ни за что не пойдет на это, пусть лучше умирает. Но сходив в туалет и вернувшись в комнату, я понял, тем не менее, что надеяться больше не на что. Раньше я как бы это понимал или почти понимал, а сейчас ясность в этом стала окончательной. Я умру. И шансов нет. Это звучало как-то удивительно холодно, удивительно космически. Через три месяца меня не будет. Не будет ничего! Я лежал под одеялом и плакал, не будучи в силах вообразить себе это – «меня не будет». Я то засыпал, то просыпался и снова плакал, а утром проснулся в странном состоянии абсолютного покоя. Как ни парадоксально, именно отняв у меня последнюю надежду, врачи наделили меня жизнью, желанием бороться. «Я в любом случае умру», повторял я про себя, «так чего мне бояться»? Бояться в самом деле больше было нечего, поэтому я, преодолевая боль, встал с кровати и начал ходить по коридору. Вперед-назад, вперед-назад. Поддерживая руками печень и вытирая с щек слезы, выступающие из-за боли. Я решил просто «перегулять» свою печень. Я буду ходить либо до тех пор, пока не умру, либо до тех пор, пока она не смирится с тем, что ей больше нельзя меня мучить. Я испытывал твердую и холодную решимость, и, что странно, уверенность в том, что я выйду победителем. — 318 —
|