|
— Продолжай! И мне пришлось продолжать. Черная дыра разрослась до размеров тела, затем поглотила меня и стала заглатывать пространство вокруг меня, стремясь растворить в себе и наставницу, и комнату, и дом; что-то, однако, мешало ей. Я посмотрела: это был круг из свечей, чернота обжигалась об огонь, и, шипя, отступала прочь. Но мне, находящейся в эпицентре этой ядовитой черноты, огонь не помогал, я падала в темноту все ниже и ниже, чувствуя в душе невыразимую тяжесть — такую, какую должны чувствовать грешники в преддверии Страшного суда. Меня волокло в тесную воронку, обдирая кожу о неведомые стены — одновременно склизкие и острые, точно из них росли смазанные ядовитым клеем шипы. Уже устав от падения, чуть не теряя сознания, я вдруг почувствовала внизу чье-то смрадное дыхание. Меня охватила дрожь, тело затряслось, зубы стали отбивать нервную дробь; превозмогая страх, я глянула вниз. Увиденное потрясло меня. Сотня глаз — страшных, злобных, черных — смотрела на меня из глубины ядовитой дыры. "Свора адских псов, — поняла я. — Еще немного, и они бросятся и сожрут меня". Но не так ужасала меня собственная участь, как то, что черные псы вырвутся в мир и одному Богу известно, что они смогут там натворить. Только я вспомнила о Боге, как стало светлей: я увидела, что псов что-то сдерживает. Я присмотрелась: это была тонкая решетка, как бы сплетенная из какой-то серой энергии. Стало ясно, что разрушить эту решетку можно одним словом — именно тем, с которым я погрузилась на это зловонное дно. Но почему же псы до сих пор не на свободе, ведь я столько раз повторила его? Псы словно услышали мои мысли, и в их злобных глазах появилась немая просьба: скажи! "Сказать вслух — вот что им надо!" — догадалась я. — Не дождетесь! — крикнула в глубину. И тут же все исчезло. Я открыла глаза. Свечи погасли. За окном светало. Я в бессилии повалилась прямо на пол, на дымящиеся огарки. Все мои жизненные силы остались там, на черном дне. Теплая рука целительницы приподняла мою голову и напоила чем-то сладким прямо из носика чайника. Я проспала ровно сутки, до следующего утра. Не снилось ничего. На рассвете меня разбудила наставница, велела одеваться. Мне очень хотелось пить, но она не дала мне даже воды. — После, — коротко ответила она. Мы шли в станицу через степь, по мокрым высоким травам. Стебли изредка хлестали меня по лицу, оставляя росистый след; я жадно слизывала его. Был вторник, на ранней службе в церкви стояло человек пять. Я исповедовалась и причастилась; запивая вино, выпила три чашки напитка и еще святой воды из серебряного бочонка. На обратном пути жажда как-то исчезла сама собой. — 64 —
|