|
Можно сделать следующее утверждение: подобно тому как любой вторичный духовный центр является отражением изначального и высшего Центра, так и любой «сакральный» или, иначе говоря, «иератический» язык может рассматриваться как отражение изначального языка, который и является истинно священным. Последний в традиции определяют как «утраченное слово» или, точнее сказать, слово, скрытое от людей «темного» века так же, как от них казался закрытым и недоступным подлинный Центр традиции. Но здесь следует говорить не только об «остатках и деформациях» изначального языка; вполне возможны и регламентированные определенными правилами адаптации, которые становятся совершенно необходимыми в соответствии с изменениями обстоятельств времени и места, — иначе говоря, в соответствии с тем, что, согласно учению Сейиди Мохиддина ибн Араби, [91]изложенному в начале второй части «Эль-Футухатуль-Мекья», каждый пророк должен был использовать такой язык, который был бы понятен для тех, к кому он обращался, то есть язык, специально приспособленный к ментальности этого народа и к определенным условиям его существования. В этом заключается и причина многообразия существующих традиционных форм, следствием которого становится и многообразие языков, служащих этим формам средством выражения; следовательно, все сакральные языки необходимо рассматривать в качестве специально «созданных» пророками, поскольку иначе эти языки были бы не способны выполнять предназначенную им функцию. Что же касается изначального языка, то его происхождение должно быть «сверхчеловеческим», как и происхождение самой изначальной традиции; каждый сакральный язык оказывается причастным к ней в той мере, в какой его устройство (эль-мабани) и его значение (эль-маани) отражают изначальный язык. Но это отражение может осуществляться различными способами, меняясь от случая к случаю, поскольку меняются и задачи адаптации самой традиции: способы отражения, о которых идет речь, можно заметить, например, в символической форме письменных знаков; ту же самую роль играет, в частности в арабском и еврейском языках, и соответствие чисел буквам и, как следствие, словам, слагаемым из букв. Сама же символическая форма письменности может изменяться именно вместе с адаптациями традиций, как это произошло, например, с древнееврейским языком после вавилонского пленения; мы здесь говорим именно об адаптации древнееврейской традиции, по тому что совершенно невероятно, чтобы письмо могло быть на самом деле утрачено за период времени в семьдесят лет, и удивительно, что этого, кажется, никто до сих пор не замечал. Подобное могло происходить и с письменностью других языков, например с алфавитом санскрита или с китайскими иероглифами. — 94 —
|