|
На его вопрос, как долго мы намерены пробыть здесь, мы, подумав, ответили: "Пока Кармапа не вернётся из Бутана". "Хорошо, - сказал он. - Вы можете остановиться здесь и учиться вместе с другими. Это мой племянник Гьялцен". И, указав на молодого человека, переводившего наш разговор, продолжил: "Он поможет вам найти жильё". Когда мы вышли, Гьялцен сказал, что в большом старом доме, расположенном в ста метрах справа на холме, живут американцы Сью и Ричард: там, конечно, нашлась бы незанятая комната. Поначалу нам не хотелось задерживаться в Сонаде. И само место, и монастырь мало чем привлекали; вокруг - никаких культурных достопримечательностей, только единственная разбитая дорога между обветшавшими от дождей деревянными домами и стойлами, и очень шумно из-за неизменных свистков проходящих там миниатюрных поездов. В этой заброшенной деревне всё казалось покрытым угольной пылью. Ещё там не хватало манящего вида на гряду Канченджанги из Дарджилинга и, так как рядом находился перевал, там было больше дождей и облаков. Хуже всего было то, что мы лишались мистера Сингха и единственной на Востоке почты, которой мы доверяли, да и полиция не любила, когда европейцы слишком сближались с ламами. Власти хотели, чтобы туристы вели себя как положено туристам, сами втайне подражая при этом выходцам с Запада; тем, кто не соответствовал их представлениям о мире, чиновники отказывали в продлении виз. Но предложение Калу Ринпоче запало в сознание, и, когда нам, наконец, надоело почти полное отсутствие какого бы то ни было разнообразия в Дарджилинге, мы перешли на южную сторону перевала. Ради спокойствия властей мы решили оставаться зарегистрированными в Шамроке. Присоединившись к небольшой компании, состоявшей в основном из американцев, канадцев и французов (шестеро из них там жили, остальные находились проездом), мы пришли в комнату Калу Ринпоче на первую лекцию. Было удивительно, что кроме Гьялцена, который переводил, там не было ни тибетцев из монастыря Калу Ринпоче или соседнего лагеря беженцев, ни местных шерпов и тамангов, тоже способных понимать то, что он говорил. Мы не успели привыкнуть к тому, что полное доверие к Дхарме сочеталось в этих людях с поразительным отсутствием интереса к самостоятельному совершенствованию в ней. Мы пообещали себе сделать всё, чтобы такая тенденция не сложилась на Западе. Калу Ринпоче учил об аде, о целой веренице адов. Этого мы ожидали от него в последнюю очередь. Кроме уроков по христианству в школе (которые мы либо прогуливали, либо отводили для выполнения домашних заданий), у нас не было никакого религиозного образования. Мы воспитывались в гуманистической среде и были счастливы не иметь дела с забавными богами и не опасаться ада, в котором существа горели после смерти. Мы считали это поучение низким трюком, предназначенным для того, чтобы управлять слабыми людьми и опустошать их карманы. Мыто ждали от Калу Ринпоче глубоких психологических поучений, чудес или знаков молниеносного Просветления, и не знали, что теперь думать. — 103 —
|