|
Занимательности ради хочется отметить, что эта техника, совершенно очевидная для человека наблюдательного, вызвала бурю смятения и раздражения среди академических и, конечно же, «линейных» аналитиков, которые обрушились на нее с жесточайшими нападками. «ХАОТИЧЕСКАЯ» ЛИТЕРАТУРА Что касается произведения Джалаледдина Руми — Маснави, написанного в XIII веке, то литературоведы и востоковеды с наслаждением характеризуют эту работу как литературу хаотическую, где автор, не закончив одной темы, переключается на другую, что делает его писания скорее эмоциональными, чем логически последовательными, — изобилующими информацией вперемежку со сказками и историями; далее, его писания называют производными, поскольку они переполнены цитатами из других источников. И хотя не все понимают эту книгу, ее называют одним из шедевров мировой литературы, а суфии пользуются ею как учебным пособием для своих школ. Ценность произведения Руми для современного мира, естественно, несколько снизилась, поскольку читатели сегодня не разделяют всех его постулатов, к тому же для того, чтобы оценить все аспекты этого труда, необходимо быть воспитанным в персидской культуре. Даже меня, выросшего в атмосфере, пронизанной Маснави, мои учителя должны были проинструктировать в отношении используемых в нем аналогий XIII века, прежде чем я сумел связать их с центральноазиатской ментальностью моей юности. Разумеется, только великий поэт мог бы создать сегодня нечто столь же неотразимое по форме и содержанию; тем не менее лежащую в основе Маснави суфийскую структуру «разбрасывания» можно отчетливо проследить и, с целью продолжения его образовательной миссии, адекватно воспроизвести для других культур. ПРЕРЫВИСТОСТЬ Обозревая литературу и практические методы суфийской школы, мы видим, в чем, пожалуй, состояло величайшее наследие суфийской мысли, — установление и соблюдение в литературных произведениях и в самой деятельности принципов гибкости и прерывистости, которые должны применяться в жизни, но никак не в ущерб адекватной ясности и способности к непрерывному мышлению. По-видимому, тут совершенно очевидно прослеживается попытка предложить людям дополнительный механизм «переключения», помимо тех, что в них уже прижились. То есть я имею в виду знакомый всем процесс, когда наше мышление, так сказать, переключается под воздействием других людей или внешних импульсов. Этот эффект мы приписываем или эмоциям, или движущей силе логического мышления, в зависимости от того, мышление какого типа становится преобладающим. Всем нам также известно, что такое deliberate thought — преднамеренное мышление, как его называют, — когда мы собираемся обдумать что-то либо последовательно, либо холистически. Исходя из этой концепции, мы склонны предполагать, что под нашим контролем находится весь мыслительный процесс, а если и не находится, то такая бесконтрольность только на пользу. Кто бы, например, захотел совершать добрые дела по собственному обдуманному решению? Мы считаем добродетель подлинной, когда делаем добро из каких-то «иных» побуждений, вне нашего контроля. — 25 —
|