|
Притоны, тюрьмы, улицы, зверская, пьяная, грязная жизнь – все это и для воров отвратительно, но социальное их кредо сильнее ужаса, отвращения – они воры, в этом их привычный мир. С трудом, спотыкаясь, сопротивляясь, с взвинченным криком, с бутылкой в руках, с подозрительным недоверием целыми сотнями побрели воры в коммуну, все-таки побрели. Их встретили кордоны, стражи, заборы, запирающиеся ворота? Может быть, их решили соблазнить невиданным комфортом, дорогой пищей, одеждой, светлыми залами, уютом? Может быть, для их перевоспитания был подготовлен целый строй гениальных мастеров-педагогов? Нет. До смешного немногочисленны те силы, которые были выставлены против идущего воровского мира. Погребинский, Мелихов, Богословский, потом Островский, Смелянский, Николаев – и десяти имен нельзя насчитать. И многие из этих людей – чекисты, по горло занятые на своей трудной работе. И нет никаких дворцов, и нет воров и стражи, вообще ничего нет, кроме одного: большевистского отношения к человеку. В этой книге пролетарский гуманизм показан во всем блеске логики и строгой, крепко скрытой эмоции… В книге на многих искренних страницах рассказано о том, как прикосновение этого пролетарского гуманизма заставляет по частям сваливаться воровскую личину, как освобождается из-под нее человек. Это освобождение не приходит сразу, человек по ступенькам поднимается к свободе, и каждая из этих ступенек замечательна. Накатников решил уйти из коммуны. К счастью, у Погребинского не нашлось десятки, которая необходима была Накатникову для восстановления «воли». Прожив у Погребинского два дня, Накатников все-таки возвратился в коммуну. Это возвращение должно известной тяжестью лечь на его самолюбие, но при входе в коммуну Накатников увидел станки, лежащие под открытым небом, и это обстоятельство больше всего его взволновало. Этот человек, только на одном волоске удержавшийся в коммуне, – уже хозяин, пусть и на шаткой ступеньке, но уже поднялся над шалманом. Богословский поручил Беспалову вести беседы с ребятами о приеме девушек именно потому, что ожидал от Беспалова малосознательного отношения к девушкам, – здесь ступенька насильственно становится на пути Беспалова, насильственно по закону пролетарского гуманизма, возвышающего человека в форме требования, предъявленного к его человечности. Наладка своего станка «Депель» – это уже более высокая ступень, на которой возвышается Леха Гуляев. Экзамен при поступлении Накатникова в вуз и профессор, расплакавшийся после нескольких слов Накатникова о коммуне, – это уже очень большая выгода коммунарской культуры, которая действительно трогает. — 5 —
|