– Ты знаешь что-нибудь? – спросила с тревогой Евгения Алексеевна. Игорь взмахнул ресницами и улыбнулся: – Ха! Я и не понимаю даже, как ты говоришь! Чего я знаю? – Знаешь об отце? Игорь стал серьезным. – Об отце? Он завертел головой, глядя в окно. Оля дернула мать за рукав и прежним сердитым гудением оттенила молчаливую уклончивость Игоря: – На что ему куртки понесли? Скажи, мама! Евгения Алексеевна решительно поднялась с дивана и прошлась по комнате. Она снова глянула на них. Они теперь смотрели друг на друга, и Оля уже игриво щурилась на брата, не ожидая в своей жизни ничего неприятного и не зная, что они брошены отцом. Евгения Алексеевна вдруг вспомнила Анну Николаевну, свою соперницу, ее привлекательную молодую полноту в оболочке черного шелка, ее стриженную голову и чуточку наглый взгляд серых глаз. Она представила себе высокого Жукова рядом с этой красавицей: что же в нем есть, кроме вожделения? – Когда приедет папа? – спросил неожиданно Игорь тем же простым, доверчивым голосом, каким он спрашивал и вчера. И он и Оля смотрели на мать. Евгения Алексеевна решилась: – Он больше не приедет… Игорь побледнел и замигал глазами. Оля послушала тишину, видно, чего-то не поняла и спросила: – А когда он вернется? Мама? Евгения Алексеевна теперь уже строго и холодно произнесла: – Он никогда не вернется! Никогда! У вас нет отца. Совсем нет, понимаете? – Он, значит, умер? – сказал Игорь, направив на мать белое неподвижное лицо. Оля взглянула на брата и повторила, как эхо: – …умер? Евгения Алексеевна привлекла детей к себе и заговорила с ними самым нежным, ласковым голосом, отчего в ее глазах сразу забили прибои слез, и в голосе нежность перемешивалась с горем. – Отец бросил нас, понимаете? Бросил. Он не хочет жить с нами. Он теперь живет с другой тетей, а мы будем жить без него. Будем жить втроем: я, Игорь и Оля, а больше никого. – Он женился, значит? – спросил Игорь в мрачной задумчивости. – Женился. – А ты тоже женишься? – Игорь смотрел на мать холодным взглядом маленького человека, который честно старается понять непонятные капризы взрослых. – Я не оставлю вас, родненькие мои, – зарыдала Евгения Алексеевна. – Вы ничего не бойтесь. Все будет хорошо. Она взяла себя в руки: – Идите, играйте. Оля, вон твой медведь лежит… Оля молча пошатывалась, отталкиваясь от колен матери, щипала рукой верхнюю губу. Оттолкнувшись последний раз, она побрела в спальню. В дверях она присела возле мишки, подняла его за одну ногу и небрежно потащила в свой угол в спальне. Бросив мишку в кучу игрушек, Оля уселась на маленьком раскрашенном стуле и задумалась. Она понимала, что у матери горе, что матери хочется плакать, и поэтому нельзя снова подойти к ней и задать вопрос, который все-таки нужно разрешить, во что бы то ни стало: — 78 —
|