В начале было воспитание

А. с детства мучили навязчивые агрессивные мысли, но он был совершенно неспособен воспринимать досаду, недовольство, ярость и гнев как вполне адекватные эмоциональные реакции на какие-либо жизненные неудачи или воздействие внешних раздражителей. С детских лет он также очень страдал от того, что "не унаследовал природное, искреннее, проникнутое светлыми чувствами благочестие отца, которое давало ему уверенность в себе". Не помогало даже чтение духовной литературы, и А. постоянно посещали "нечестивые" мысли, т.е. сомнения в вере, вызывавшие у него панический страх. Благодаря психотерапии, но далеко не сразу, А. удалось приучить себя к мысли о том, что критические суждения вовсе не должны внушать ему ужас и порождать мучительные мысли о своей неполноценности. Здесь очень помогло то обстоятельство, что его сын-школьник объявил себя приверженцем марксизма. А. было совсем несложно в полемике с ним обнаружить ограниченность и непоследовательность этой пронизанной духом нетерпимости идеологии. В конечном итоге А. понял, что для работавшего с ним психотерапевта психоанализ также своего рода "религия", к которой следует подойти критически. На отдельных стадиях психотерапевтического сеанса он начал постепенно ощущать весь трагизм своей неразрывной связи с отцом. Он понял, что в детстве был жестоко обманут, и в ярости усомнился во всех без исключения религиях и политических идеологиях. Но от неврозов навязчивого состояния А. смог избавиться лишь в тот момент, когда чувство гнева начало ассоциироваться с давно умершим, горячо любимым отцом.

На сеансах психотерапии А. постоянно ощущал кошмарное убожество своей жизни, первопричиной которого была позиция его отца. От мальчика требовалось быть таким же добрым, вежливым и благородным, как отец, никогда не плакать, никого не критиковать, ничего ни от кого не требовать, всегда быть довольным и помнить о "тех, кому еще хуже, чем тебе". Ранее неведомое чувство глубокого возмущения заставило А. по-новому оценить свое детство и увидеть, что все, не совпадавшее с представлениями отца, безжалостно искоренялось. И лишь после того, как душа А. восстала (раньше он срывал гнев на собственном сыне, используя механизм отщепления и проекции), он увидел другую ипостась своего отца. Никто не смог рассказать ему о ней. К пониманию истины он пришел сам через пережитые боль и ярость. Скрытые черты психики отца оставались тайной для всех, проявившись лишь в неврозе навязчивого состояния, который мучил сына в течение 42 лет. Отцу хотелось выглядеть в глазах сына не просто благочестивым, но еще и в высшей степени добропорядочным человеком. Навязывание этого образа обернулось для А. тяжелым нервно-психическим расстройством. Можно даже сказать, что отец сохранял благочестие за счет психического здоровья сына.