В начале было воспитание

Поэтому послевоенное поколение так бурно реагировало на показанный по телевидению документальный фильм "Холокост". Казалось, люди вырвались из тюрем, в которых их так долго держали, и тюрьмы эти назывались "Молчание", "Запрет на вопросы о прошлом родителей" и "Бесчувственность". Да и навязываемые старшими нелепые представления о том, что к показанным на экране зверствам "нужно отнестись трезво, без эмоций", так же, как и тюремные стены, ограничивают свободу человека. Неужели кому-то очень хочется воспитать из наших детей таких людей, которые не испытывали бы возмущения и боли при рассказе об убийстве в газовых камерах миллионов детей? Что толку от историков с их солидными трудами и поисками "объективной истины"? Разве можно, зная о таком кошмаре, сохранять холодный ум? И разве нашим детям не угрожает опасность стать верноподданными любого нового фашистского режима? Какая разница, кому служить, когда у тебя внутри такая пустота! Более того, такой режим позволяет не только почувствовать себя членом привилегированной группы, но и дает возможность излить ненависть и обрушить гнев на определенную категорию лиц.

Коллективная форма абсурдного поведения наиболее опасна, поскольку его абсурдность не только никому не бросается в глаза, более того, такое поведение считается "нормальным". Большинство детей послевоенного времени никогда не спрашивало родителей об истинном положении дел в "Третьем рейхе": это считалось неприличным или было просто запрещено. Замалчивание этого периода, а значит, и родительского прошлого было таким же непременным "правилом хорошего тона", как и запрет на любые разговоры о сексе в начале XX в.

Но хотя обусловленность этим табу новых форм неврозов легко доказывается эмпирическим путем, опыт бессилен против всей системы традиционных теорий, ибо не только пациенты, но и сами психоаналитики - жертвы этого запрета. Им легче обсуждать с пациентами давно уже выявленные Фрейдом сексуальные потребности и (порой мнимые) запреты на их удовлетворение, чем подвергать беспощадному анализу табу нашего времени, т.е. возвращаться в собственное детство. Однако история "Третьего рейха", помимо всего прочего, свидетельствует о том, что истоки чудовищных преступлений кроются в поведении, воспринимаемом подавляющим большинством людей как нечто "совершенно естественное".

Немцам, которым в детстве или в пубертатный период довелось жить в атмосфере победных лет "Третьего рейха", особенно тяжело быть честными с самими собой. Страшную правду о нацистском режиме они узнали, уже став взрослыми, и на интеллектуальном уровне интегрировали ее в свое сознание. Но это знание никак не влияет на яркие ощущения детства, когда сердце замирало при звуках песен, речей и криках ликующих толп. В большинстве случаев эти впечатления отражали также и гордость, и восторг, и надежду на счастливое будущее.