|
Как показывает многолетний опыт работы самых разных гипнотизёров с людьми, человек, подвергнутый гипнозу, не в состоянии травить лживые байки. Он говорит только правду, ничего, кроме правды. Ибо волевые центры оказываются у него начисто отключёнными, блокированными. Если человек — в поисках, например, дешёвой славы — морочил окружающим головы, рассказывая о своих якобы встречах с инопланетянами, то под гипнозом он всегда и обязательно раскалывается: «Да, я лгал. Да, искал славы. Да, захотелось “высунуться”, дабы все вокруг наконец-то обратили на меня внимание...» Приехав к Валерию, начал я с того, что первым делом подробно опросил семнадцатилетнего парня, про которого Авдеев интригующе заметил по телефону: «По-моему, он говорит правду». Звали парня Дмитрий Пашуев. Он в самом деле, как убедился я, рассказывал весьма занятные истории о своих контактах с некими незримыми сущностями. По словам Дмитрия, сущности наблюдают за ним, контролируя каждый его шаг, на протяжении почти всей его жизни. Юноша без малейших раздумий согласился на участие в сеансе регрессивного гипноза, который и был проведён тут же. Под гипнозом Дмитрий Пашуев показал, что впервые повстречался с теми сущностями в раннем детстве: — Я — маленький. Мне — 4 года. Я лежу в пижаме на постели. Приходят они. Их много. Они нравятся мне. Похожи на летающие камешки. Я спрашиваю: «Кто вы?» Они говорят: «Мы — светлые. Мы будем опекать тебя. Мы пришли к тебе с добром». Сеанс гипноза записывался на высококачественный японский аудиомагнитофон, принадлежащий Авдееву. Параллельно велась контрольная фотосъёмка всех стадий сеанса. Одновременно я, как обычно, стенографировал на всякий случай в моём рабочем блокноте диалог с загипнотизированным юношей. Стенограмма и оказалась тем единственным документом, в котором закрепилась навсегда моя беседа с ним. Едва начался сеанс, как не ломавшийся никогда японский магнитофон почти сразу же вышел из строя. Мощное незримое контактное поле, возникшее вокруг семнадцатилетнего Дмитрия Пашуева, временно заблокировало эту дорогостоящую импортную игрушку. В ходе сеанса блокировалась то и дело — видимо, всё тем же полем — и фотокамера в руках Вячеслава Пичугина, другого моего, помимо Авдеева, коллеги, участвовавшего в работе. Вячеслав в сердцах чертыхался, выбегал из комнаты на кухню или в ванную. Там он «отчитывал», прокрещивал фотоаппарат, бубнил над ним молитвы. Парадоксально, но факт: помогало. В аппарате в ответ на «Отче наш» раздавался вскоре характерный слабый шорох, и камера опять оживала, приходя словно бы в себя после недолгого, но глубокого обморока. Пичугин возвращался в комнату, в лихорадочном темпе делал один-два снимка, и камеру снова заклинивало. — 223 —
|