|
Установлено совершенно точно: в Череповце и прилегающих к болоту окрестностях происходило в три-четыре раза больше самоубийств, чем в среднем по России. Официальная статистика конца XIX - начала XX века свидетельствовала: преступность здесь была в девять раз выше, чем опять же в среднем по России. Если самой распространенной формой самоубийства в стране всегда было повешение, то жители Череповца, кончая с собой, отдавали предпочтение другому виду самолишения жизни. В подавляющем большинстве случаев они наносили себе смертельные черепно-мозговые травмы. Так называемый "первый документалист и хроникер болота" местный учитель покончил с собой, мазохистски прорубив самому себе голову топором. Другой самодеятельный этнограф, тоже местный краевед - мещанин Перфильев - бросился с крыши вниз головой и умер в страшных мучениях. Старший лесник, живший какое-то время в домике рядом с болотом, отпраздновал свое повышение по службе зарядом волчьей дроби, всаженным из берданки в собственный широко открытый рот. Его преемник свел вскоре счеты с жизнью тем же самым кошмарным способом. "Были и другие случаи, - пишет журналист А. Виноградов. - Причем люди убивали себя всегда зверски, раскраивая тем или иным образом собственные мозги". Известен, например, жуткий случай, когда сын сапожника собрался уехать из города и уже дошел до пристани, находившейся относительно недалеко от болота. Неожиданно он упал на мостовую и несколько минут бился головой о брусчатую мостовую так, что мозги полезли наружу из треснувшего черепа. До этого дня у сына сапожника никогда не было приступов падучей. Он был совершенно нормальным парнем. Однако после его дикой смерти врачи поставили покойному диагноз: внезапное буйное помешательство. Поводом для такого диагноза послужила странно-счастливая улыбка на окаменевшем лице покойника, из раскроенного лба которого торчали наружу серые мозги. А. Виноградов выдвигает в своей статье версию, что все эти самоубийцы страдали "болотной зависимостью" - оказывались жертвами "живого", в некотором смысле разумного череповецкого болота. Журналист задает риторический вопрос: "Сам ли человек, пытаясь избавиться от "болотной зависимости", кончал жизнь самоубийством, или же получал он от "живого" болота четкий приказ покончить с собой? Нам с вами это неизвестно". "Живое" болото начало потихоньку высыхать в двадцатых - сороковых годах нашего века. И параллельно топь словно бы перестала довлеть над городом - волна зверских самоубийств резко пошла на убыль. А. Виноградов высказывает такое предположение - понятное дело, небесспорное: "Насколько я понимаю, нынче у "живого" болота осталась лишь задача выживания, самосохранения и, возможно, паразитического развития собственного интеллекта за счет людей-доноров, проживающих в его окрестностях". — 126 —
|