|
И столько было в старце том дивной простоты и мудрого покоя, что я, Фалес Аргивянин, склонился перед ним, а Царица Змей приветливо зашипела, качая изумрудной головой у меня над плечами. В зале воцарилось молчание. — А кто эти трое, о которых ты говорил, эллин? — спросила меня побледневшая Балкис. — Одного из них ты знаешь, Царица, — спокойно ответил я, — то Арраим Четырежды Величайший, жрец Денницы[112], Отец и Повелитель Чёрных… Руки Балкис судорожно схватили ручки трона, и она порывисто наклонилась вперёд. — Отец! — задыхаясь, воскликнула она. — Ты знаешь, ты видел его, Мудрец? — Знаю и видел, Балкис, — сказал я. — Когда и где? — Вчера, в лесу около твоего города, Царица, — был ответ мой. Диким огнём запылали очи прекрасной Царицы. — Здесь… около… — повторила она. — И он ничего не велел передать мне? — Велел, Царица, — сказал я, Фалес Аргивянин. — Он повелел мне сказать тебе, что тщетны твои поиски и старания увидеть его, хотя бы ты похитила не только Огонь одной планеты, а всех девяти[113]. Ты никогда не увидишь его, ибо ты преступила законы храма Богини Жизни, осмелившись проникнуть к Огню Земли и вступить тем в отношения с силами Хаоса. При этом ты не пощадила драгоценной жизни пророчицы, служительницы Богини; данную тебе красоту и мудрость ты употребила на то, чтобы ввергать в пучину падения Мудрых Посвящённых. Так вот тебе, Балкис, последний завет отца твоего: ты увидишь его только тогда, когда горящий в тебе Огонь Земли преобразишь в пламя Любви Космической, и тогда Величайший из Величайших, имеющий прийти в мир, соединит тебя с отцом твоим… Холодная и грозная поднялась прекрасная Балкис с трона; мрачным огнём злобы горели её синие глаза. — Ко мне, Мудрые моего Царства! — прозвучал её голос. — Вашу Царицу, вашу повелительницу оскорбил неведомый пришелец. Он — обманщик; не мог отец мой Арраим передать мне таких слов, унижающих меня. Да восстанет Владыка Огня Земного и да испепелит он врагов моих! И окружённая предателями тайных Святилищ, она, вся охваченная облаком багрового света, запела какую‑то дикую песнь‑заклинание, и вторили ей слуги её. Дрогнуло собрание: я видел, как прибывшие Посвящённые один за другим покидали зал, и наконец в нём остались только я, Фалес Аргивянин, мудрый старик Лао‑цзы, с печальным интересом глядевший на Царицу, и равви Израэль, укрывший голову плащом и что‑то тихо бормотавший про себя. Уже рухнула передняя стена зала, и на место её встала новая стена из мрачного тумана, клубами восходившего из какой‑то бездны; уже чувствовал я приближение Огня Земли, леденящего и страшного; и вот, медленно‑медленно сползла с меня Царица Змей и закружилась в ритмичном танце возле трона Балкис, как бы очерчивая вокруг нас троих магический круг[114]; голова Змеи, горевшая голубоватым светом, постоянно была обращена к стене мрака, а рубиновые глаза были как стрелы, пронизывающие пары недр планеты. — 47 —
|