|
мужественное сердце, и мне не хотелось подвергать ее лишним переживаниям. Перейдя к следующему кусту, я всем своим видом показала, что ни она, ни ее дети не являются предметом моих кулинарных интересов и что вообще я - травоядная. Для убедительности даже сорвала листик со сливы и пожевала у нее на глазах. Мой секатор защелкал у следующего куста. Еще некоторое время пичуга похромала, потом сложила крылья, отряхнулась, как мокрая собачонка, всем телом, и взлетела на ветку сливы над моей головой. Оттуда она стала наблюдать за моими действиями. А я соответственно незаметно - за ней. Птичка перелетала с дерева на дерево, с ветки на ветку, сопровождая мое передвижение по саду. Конечно, мне было безумно любопытно заглянуть в гнездо, но я знала, что пока этого делать нельзя. Мое долготерпение было вознаграждено. Материнский долг позвал птичку, и она, прервав свое наблюдение за мной, нырнула в ставший почти прозрачным куст. Я навострила слух, приготовившись услышать голодный писк брошенных на время птенцов, но ничего не услышала. А через некоторое время снова увидела ее на ветке над своей головой. Она была очень любопытной, эта пичуга. Об орнитологии у меня весьма и весьма слабое представление, поэтому единственное, что я могу точно утверждать, что она не была воробьем, синицей, трясогузкой, ласточкой, щеглом, канарейкой и волнистым попугайчиком. Из птичьей мелочевки только вышеназванных я могу отличить от прочих. Пичуга была меньше воробушка, серенькая, неприметная и какая-то безмерно хрупкая на вид. Если я оказывалась прямо под ней, она, чтобы лучше разглядеть меня, умудрялась, вцепившись в кору коготками, зависать под углом градусов тридцать к земле, да еще и заворачивать шею так, что ее крошечная головка оказывалась почти под брюшком. Это было очень уморительно. Но и у птиц есть свои птичьи дела. Они, видимо, потребовали ее — 370 —
|