|
?: Но человек как Бог на земле особенно важен в осознании того, зачем наши жизни -- на этой планете. Если мы отбросим эго, универсализируя человека до такой степени, что он становится измерением «Я есть то, что Я есть», являющегося силой, которую мы представляем, мы будем отрицать частное, а затем и сама причина для нашего бытия здесь прекратит быть. БОМ: Да. Ну, мы не хотим отрицать частное, но хотим увидеть, что некоторым образом, кажется, здесь есть опасность в придаче ценности универсального частному. В некотором смысле это может быть правильно. В некотором смысле частное -- это выражение универсального -- развертывание, -- но функция программы склонна делать частное центром всего, как будто оно -- универсальное «Я есть». Вы видите, я думаю, что это -- опасно. Вот то, что я называю источником эгоизма. Это -- очень деликатный вопрос, поскольку мы не хотим стирать частное, пытаясь с ним справиться. ?: Разница между эго и эгоизмом, я полагаю, достаточно ясна для всех. Я думаю, это очень важно для нашей дискуссии. Это пролегает по линиям, которые описал Джеймс, являющимся функциональной организацией сознательной части чьего-либо мира. Эгоизм -- идентификация чьих-либо сознательно принятых образов и интересов с целым: что это первоочередная вещь, и всему остальному следует ей подчиняться. Это различие должно быть совершенно ясно, чтобы у нас могла быть эта частная форма эгo без того, чтобы поддаваться обесцениванию и идентификации, которая следует через эгоизм. ?: Эго говорит: «Я здесь». Эгоизм говорит: «Я прав». (Смех.) ?: И, кстати, говоря о Моисее, идолопоклонство было величайшим грехом. Идолопоклонство, рассматриваемое как принцип, кажется безумием. Идентификация целого с частной частью -- вы берете быка или другой предмет и поклоняетесь ему, будто это Бог, -- но это ведь не целое. Это величайший грех. Это фрагментация. ?: Возможно, центральная проблема религии как средства охвата целого и позыв эго к тому, чтобы стать эгоистическим, присходят из чистого факта восприятия, т.е. я сижу вот здесь, в центре вселенной моего восприятия. Все окружает меня, и, следовательно, я начинаю думать обо всем как о связанном со мной в центре поля моего восприятия. А религия каким-то образом была изобретена для того, чтобы служить этому противовесом. И поэтому, фактически, то, что там произошло, -- это напряжение, так никогда толком и не разрешенное, между ними двумя. Но меня поражает это слово «общность», которое продолжает здесь у нас возникать. Поскольку раз есть общность, настоящее, как я полагаю, слияние между двумя людьми или сплав сознания, центр этого эго, центр этой вселенной сдвигается откуда-то из-под моей кожи в новое пространство между мной и теми, с кем я состою в общности. И проблема, возможно, начинает смягчаться. — 119 —
|