|
Когда я пишу, дело обстоит несколько иначе. Я работаю в очень напряженном темпе, в своего рода измененном состоянии сознания, в котором я, судя по всему, перерабатываю информацию с ужасающей быстротой. Порой я пишу по пятнадцать часов в день. В любом случае это поистине изматывает, физически изматывает, и это основная причина, почему я упражняюсь с гантелями. С.У.: Сколько времени уходит на написание книги? К.У.: Обычно я пишу по такой схеме: за год я прочитываю сотни книг, и у меня в голове формируется будущая книга — я пишу ее в уме. Затем я сажусь и набираю ее на компьютере, что обычно занимает один или два, возможно, три месяца. С.У.: Так что на все эти книги вы потратили какие-то месяцы? К.У.: Да, за исключением «Пола, экологии, духовности». Эта книга отняла у меня три года, поистине мучительных года. Но само написание все равно заняло совсем немного времени, несколько месяцев. СУ.: Почему мучительных? Что происходило? К.У.: Ну, если взять книгу наподобие «Спектра сознания» или «Проекта Атман», то это были трудные книги, поскольку я старался связать воедино десятки разных школ психологии. Но эти книги охватывали только Верхний Левый сектор. В ПЭД я пытался соединить десятки разных дисциплин во всех четырех секторах, и это казалось нескончаемым кошмаром. Поэтому я действительно замкнулся в себе и в течение трех лет вел именно такой образ жизни, который, по мнению многих людей, я веду всегда, — я действительно стал отшельником. По существу, помимо походов за продуктами и всего такого, я за три года встречался ровно с четырьмя людьми. Это оказалось очень близко к традиционному трехгодичному молчаливому уединению. Это было самое трудное из всего, что я когда-либо делал по своей воле. С.У.: Вы не сходили с ума? К.У.: Наихудшая часть наступила примерно через семь месяцев уединения. Я обнаружил, что больше всего мне недостает не секса и не разговоров, а телесного контакта — простого человеческого прикосновения. Я жаждал простого прикосновения, у меня было то, что я начал называть «кожным голодом». Казалось, все мое тело испытывало кожный голод, и на протяжении примерно трех или четырех месяцев каждый день, закончив работу, я просто садился и начинал плакать. Я плакал около получаса. Это просто по-настоящему больно. Но что вы можете делать в подобных случаях, кроме как свидетельствовать это. Поэтому со временем начала развиваться своеобразная медитативная невозмутимость в отношении этого кожного голода, и я обнаруживал, что эта очень глубокая потребность как будто выгорает, именно из-за осознания, которое я был вынужден ей уделять. Затем в моей медитации произошел квантовый скачок вперед, именно вскоре после этого у меня начали появляться проблески постоянного сознания, своего рода зеркального осознания, которое продолжается в состояниях сновидения и глубокого сна. Я думаю, все это произошло из-за того, что у меня не было возможности действовать под влиянием этого кожного голода, я был вынужден его осознавать, направлять на него сознание, свидетельствовать его, а не просто отреагировать на его. Этот кожный голод представляет собой очень примитивный тип цепляния, очень глубинную разновидность желания, субъективной самотождественности, и, свидетельствуя его, делая его объектом, я переставал с ним отождествляться, я до некоторой степени превосходил его и тем самым освобождал свое сознание от этого самого древнего из биологических влечений. Но в течение некоторого времени это была поездка по очень крутым американским горкам. — 98 —
|