|
Однако представление о том, что аутоноэтическое сознание могло бы зарождаться в структурах и функциях, общих для всех млекопитающих — включая и само БДГ-состояние — представляется весьма сомнительным. Олтон (Olton, 1979, 1984) показал, что эпизодическая память не является специфически человеческой и самосоотносительной, а возможно, имеет более «эйдетического» предшественника у низших млекопитающих. Он привлекает внимание к разновидности памяти у крыс, имеющей решающее значение в поисках пищи, посредством которой они распознают пути, по которым уже двигались в предыдущих случаях, так что им не нужно проходить их вновь. Подобно человеческой эпизодической памяти, эта способность сравнительно медленно развивается в онтогенезе крыс и сходным образом чувствительна к повреждению гиппокампа, которое не сказывается на их долговременной памяти. Нет никаких причин считать эту явную эволюционную основу эпизодического вспоминания ни самосоотносительной и автобиографической, ни рекомбинаторной. Скорее, она должна отмечать тот этап в эволюционном усложнении, где первичность восприятия начинает простираться вперед и назад в форме жизненных пространств, которые шире конкретной перцептуальной ситуации и потенциально отличаются от нее. Наша эпизодическая память становится самосоотносительной, но ее более эйдетические корни служили, в первую очередь, для расширения диапазона восприятия. Тулвинг (1985) и Марсия Джонсон (Johnson & Hirst, 1992) Разделяют ту точку зрения, что различные формы сознания должны основываться на разных аспектах и уровнях памяти. Они отражают господствующую в англо-американских традициях тенденцию рассматривать память как фундаментальную психологическую способность, из которой должны исходить все остальные. -Я Уже писал (Hunt, 1989a) о концептуальных опасностях подобного Мира Памяти, который может оказаться вынужденным сводить 140 Сознание, мозг и организм восприятие, рекомбинаторное воображение и самоотнесение к единому шаблону. С этой точки зрения само восприятие становится не более чем формой распознавания и вспоминания, в то время как мышление может объясняться достаточно сложными и рекурсивными циклами ассоциативной памяти. Быть может, это хорошо согласуется с нашим утилитарным желанием, чтобы все в уме было воспитуемым и заученным, но тогда возникает вопрос, как мы доходим до таких слов, как восприятие, воображение и мышление, если с тем же успехом подошло бы слово память. Аналогичной универсализации подверглось слово внимание у тех, кто хотел бы иметь дело с сознанием с чисто функциональной, «внешней» точки зрения. Как говорил Виттгенштейн (1953), если понятие объясняет все, значит, оно не объясняет ничего. Конечно, память может участвовать в мышлении и восприятии, не устраняя их как отдельные полноправные уровни познавательной способности. — 98 —
|