|
Помимо Dasein Хайдеггера и объемлющего экологического строя Гибсона, монады Лейбница представляют собой еще одну главную точку в истории западной мысли — от досократиков до Хайдеггера, — где сознание по своей сути приспособлено к окружающей его динамике, а также ко всем собственным проявлениям в многообразных видах. В этой мысли дихотомии субъекта и объекта, разума—тела и сознания—мозга оказываются чисто производными. Они представляют собой вторичные и даже извращенные последствия социокультурного кризиса и личного отчуждения. 4 СОЗНАНИЕ КАК ЛОКАЛИЗОВАННОЕ: НЕРВНЫЕ ЗОНЫ КОНВЕРГЕНЦИИ И СИСТЕМА СОЗНАТЕЛЬНОЙ ОСВЕДОМЛЕННОСТИ Локализация функции*, объяснение или конкретное воплощение? Даже если мы делаем вывод, что сознание представляет собой эмерджентное свойство нервной связности, скоро становится ясно, что в определенных областях сложной нервной системы плотность взаимосвязей особенно велика. Эти «зоны конвергенции» становятся очевидными кандидатами для любой более конкретной мозговой локализации сознания, особенно в отношении его способности к непосредственному синтезу. Прежде чем рассматривать возможные варианты такой локализации в различных зонах, важно уяснить, что могут и чего не могут объяснить такие попытки. Я уже подчеркивал, что и в эволюции, и в онтогенетическом развитии нервной системы зарождающиеся функции, судя по всему, присутствуют еще до появления специализированных нервных и сенсорных областей, в которых они будут локализованы. Например, хотя ухо дельфина устроено так, что оно способствует триангуляционному определению местонахождения источников звука под водой, у ныряльщиков-людей постепенно развивается более грубая форма такой чувствительности, несмотря на отсутствие соответствующий анатомии (McNulty, 1967). Нахождение в нервной системе позвоночных особых зон конвергенции, высокая внутренняя связность которых, возможно, «воплощает» синтезирующие функции сознания, еще не позволяет делать вывод об Сознание как локализованное 129 отсутствии разумности у более простых организмов. Возможно, сама простота их организации и поведения не требует такого рода специализации. Многие теоретики пытались выводить возникновение сознания в эволюции из наличия достаточно сложных нервных структур. Однако такие претензии на локализацию могут в большей степени отражать конкретизацию уже имеющихся функций, чем объяснение столь фундаментальной способности, как чувствительная навигация организма в объемлющем строе. Конечно, может быть и так, что физиолого-химические «следы», оставленные последовательной дифференциацией функций в качестве локализованных во все более и более сложных нервных сетях, способны очень многое рассказать о самих функциях. Если структура не всегда объясняет функцию, то она в любом случае ее отражает. Нельзя сказать, что сегодняшнее восхищение подлинными прорывами в нейронауке ничем не оправдано, однако всегда должен оставаться вопрос, объясняют ли эти физиологические процессы то, что делают организмы в своем активном приспособлении к окружающей среде, или же сами объясняются этим. В следующей главе я буду более конкретно рассматривать вопрос о том, какие формы поведения организмов могут быть способны что-либо сказать нам о чувствительности/разумности и ее многочисленных уровнях. — 90 —
|