|
по отношению к самому себе, и таким образом предстаю как самость. У Мида, равно как и в когнитивной психологии Выготского (1962), осознание самости возникает за счет «интериоризации» в воображении выражений других по отношению к нам. Фрейд сходным образом понимал ядро сверхэго {fiber Ich — «сверх-я» [нам.]) — до его более очевидной функции самооценки в моральном смысле — как способность к непосредственному самоосознанию. Позднее Уинникотт (1971) и Кохут (1977) описывали ощущение самости как результат «интериоризации» эмпатического взаимоотношения «отражения» с матерью, когда ребенок постепенно начинает «отражать» и «держать» сам себя. Главное следствие этих двух первых определений состоит в том, что сознание символизирующего существа никогда не может быть подлинно личным и частным — несмотря на все наши попытки в нашей культуре автономных «индивидов» притворяться или бояться, что дело обстоит иначе. Наше сознание приходит к нам полностью структурированным как внутренняя беседа. Мы можем отвлекаться от любых содержаний социальности, но не от ее формы. Вместо того чтобы быть «внутренним вместилищем», в которое не могут заглянуть другие, сознание диалогично — хотя диалог не обязательно должен быть словесным, а может основываться на зрительно-кинестетических образах. Поэтому наше сознание самих себя, безусловно, не является «непогрешимым» — хотя бесплодные и вводящие в заблуждение споры на эту тему в кругах когнитивной науки все еще продолжаются (Dennet, 1991). Скорее, наше самоосознание может быть и непосредственно данным, со своей характерной ясностью и прозрачностью, и, тем не менее, когнитивно конструируемым, как взгляд со стороны «другого» — реального или воображаемого. Эту осведомленность моего сознания неизбежно, хотя и незначительно, замедляет тот факт, что оно является «осознанием» чего-то, что «я» увидел, сделал или почувствовал. По мнению Мида, эти многочисленные «объективные "я"» представляют собой само-соотносительные попытки увидеть, в конечном счете, неопределимое «субъективное "я"». Предложенное Мидом объяснение сознания, кроме того, дает описательный и потенциально эмпирический способ понимания понятия «бессознательного ума» у Фрейда. С описательной межличностной точки зрения, форма фрейдовского бессознательного Что такое сознание? 45 основывается на неизбежном, хотя, в норме, небольшом, дисбалансе между тем, что я осознаю в данный момент (критерии первого лица), и тем, что я показываю другим (критерии третьего лица). Помещая на одну сторону свою вводящую в заблуждение метафору ума как вместилища, Фрейд описывает максимально крайнюю задержку между тем, что я только что сказал или показал, и тем, что я могу сознательно знать о своем собственном сообщении — мою колеблющуюся неспособность полностью «входить в роль другого» по отношению к своим собственным выражениям. Невроз представляет собой преувеличенную форму того, что, по мнению Мида, должно быть применимо ко всем нам, а именно, что наше знание никогда не может поспевать за тем, что мы только что сделали, так, как это доступно кому-то, кто нас близко знает. Таким образом, психотерапия классических неврозов — это отражение обратно клиенту того, что он или она показывает. Сознание-2 становится более полно согласованным с сознанием-1, и их неизбежная временная асимметрия постепенно возвращается к своим нормальным масштабам. Совершенно иная форма терапии Юнга, основанная на культивировании автономного «активного воображения», отражает развитие противоположной асимметрии. Здесь за счет поощрения состояний и диалогов в воображении происходит временная задержка сознания-1 для того, чтобы могло более полно проявиться сознание-2. Последующее воссоединение того, что было таким образом узнано «внутри», с тем, что может быть пережито с другими, характеризует, «интеграцию», занимающую столь важное место у Юнга, и столь непохожую на «контроль», который ставит во главу угла Фрейд. — 30 —
|