|
жаться и восхищаться тем, что мир и мы сами вообще есть. Именно наше потенциальное осознание нашего собственного существования и неявные структуры последнего, дающие возможность такого осознания, составляют для Хайдеггера ключ к восстановлению нашего ощущения бытия. Поскольку человек — это существо, потенциально способное подвергать сомнению само себя, человеческое существование (Dasein — буквально, «бытие здесь») уникальным образом согласовано с Бытием (Sein). В частности, наше переживание времени представляет собой «проекцию» прошлого и настоящего в будущее и, следовательно, в небытие и непостижимость «смерти». Именно эта открытость нашего понятия времени обеспечивает, по терминологии Хайдеггера, «предельный горизонт» для нашего непосредственного опыта Бытия как такового. Для раннего Хайдеггера, пробуждение этой потенциальной способности к «подлинности» полностью зависит от того, осмеливаемся ли мы видеть и выносить онтологический или внутренне присущий «ужас» как знак нашей обращенности в эту не поддающуюся определению открытость проживаемого времени. Этот опыт времени впереди и сопровождающее его изумление перед Бытием специфичны для людей и отсутствуют у низших животных. Однако «забвение» Бытия — утрата нашей способности поражаться непосредственной бытийности — также внутренне присуще человеческому существованию. Суть большей части анализа Dasein, предпринятого Хайдеггером в 1927 г., состоит в том, чтобы показать, как мы в течение большей части своей жизни должны заполнять открытость времени «занятостью», «болтовней» и «проектами» повседневности. Хайдеггер называет это «неподлинностью». Все эти повседневные заботы воспринимаются так, будто они представляют собой вопрос жизни или смерти, именно для того чтобы нам не приходилось замечать вездесущие жизнь и смерть, раскрывающиеся прямо перед нами. Сама интенсивность нашей «заботы» показывает нашу потенциальную способность ощущать окружающую трансцендентность, которую постоянно подразумевает наш опыт времени. Внезапное чувство странности, когда мы замечаем, что столь же несомненно, как мы теперь есть, мы должны когда-нибудь не быть — это «зов Бытия». В то время как ранний Хайдеггер считает признаками этой открытости только благо- Хайдеггер, буддизм махаяны 351 говейный страх и жуть, позднее он будет подчеркивать главным образом изумление и восхищение, благодарность и «чувство освобождения» или «избавления», что сближает его с медитативными традициями. Согласно анализу Хайдеггера, вечно возобновляющийся потенциал к утрате бытийности, обусловленный во всех культурах и во все времена заботами повседневной жизни, особенно усиливается в нашей западной традиции. Вследствие ее преклонения перед научным «фактом» и «реальностью», мы, судя по всему, интерпретировали Бытие как нечто чисто утилитарное. Наше «вычислительное» и функционалистское мышление превратило все, в особенности наше собственное существование, в предмет потребления или ресурс, подлежащий разработке для получения любой пользы, которую мы можем из него извлечь — во многом так, как если бы вне нашей нарциссической человечности не было ничего, что могло бы «иметь значение» (Heidegger, 1947). Это делает «субъекта» одновременно господином вселенной и нерациональным остатком, отмеченным «сознанием», что уже свидетельствует о его эпифено-менальном и производном статусе. — 245 —
|