|
В следующий уик-енд мы впятером летели из Балтимора в Топеку. В группу входили наш музыкальный терапевт Хелен Бонни, ее сестра, психоделический терапевт Боб Лейи, профессор религии Уолтер Хьюстон Кларк и я. Мы взяли напрокат машину в аэропорту Топеки и поехали оттуда в глубь канзасской прерии. Там в безлюдном месте стояли несколько вигвамов, место проведения священной церемонии. Солнце садилось, и ритуал должен был вот-вот начаться. Но прежде чем мы могли присоединиться к церемонии, нас должны были принять другие участники, которые все были коренными американцами. Мы должны были пройти через трудный процесс, напоминавший драматический сеанс групповой терапии. Присутствующие горячо и взволнованно говорили о мучительной истории покорения Америки белыми захватчиками – о геноциде американских индейцев, изнасилованиях их женщин, экспроприации их земли, бессмысленном массовом убийстве буйволов и многих других зверствах. После пары часов драматичного общения эмоции постепенно улеглись, и индейцы, один за другим, принимали нас в свою церемонию. В конце концов остался только один человек, который продолжал яростно протестовать против нашего присутствия, – высокий хмурый мужчина. Его ненависть к белым людям была безмерной. Потребовались долгое время и масса уговоров его соплеменников, которые были огорчены возможной дальнейшей задержкой церемонии, прежде чем он в конце концов неохотно согласился, что мы можем присоединиться к группе. Наконец все было улажено, по крайней мере на поверхности, и все мы собрались в большом вигваме. Был зажжен огонь, и началась священная церемония. Мы глотали бутоны пейота и передавали по кругу жезл и барабан. Согласно обычаю коренных американцев, тот, у кого находился жезл, мог петь песню или высказываться; был также вариант передавать его дальше. Хмурый мужчина, который так не хотел нас принимать, сидел прямо напротив меня, прислонившись к центральному столбу вигвама. Он излучал гнев и враждебность, и всем было очевидно, что он сердится. В то время как все другие участники искренне отдавались церемонии, он оставался бесстрастным и равнодушным. Всякий раз, когда жезл и барабан совершали круг и приходили к нему, он очень сердито передавал их дальше. Под влиянием пейота мое восприятие окружающего крайне обострилось. Этот мужчина становился больным местом в моем мире, и я обнаруживал, что мне все болезненнее на него смотреть. Казалось, его ненависть исходила из его глаз подобно ярким лазерным лучам, которые уничтожали меня и наполняли весь вигвам. Он умудрялся сохранять свою упрямую позицию на протяжении всей церемонии. — 253 —
|