Анализ личности

С учетом всего вышесказанного, можно проложить путь к пониманию смеха (веселое выражение лица) и печали (унылое выражение лица). При смехе лицевые мышцы сокращаются, при печали они становятся вялыми. Это находится в полном соответствии с тем фактом, что мышечное сокращение диафрагмы при смехе (<сотрясающий живот смех>) - парасимпатическое и либидное, в то время как мышечная расслабленность - симпатическая и антилибидная.

При изучении так называемого генитального характера, который не страдает ни от какого застоя возбуждения, возникает вопрос, может ли он создать мышечный панцирь. Это было бы аргументом против моего тезиса о том, что в основном панцирь характера идентичен с мышечным панцирем. Исследование людей с подобным типом характера показывает, что они тоже могут формировать панцирь, что они тоже способны скрыться от неудовольствия и избавиться от страха через затвердевание периферии. В этом случае, однако, существует

От психоанализа к оргонной биофизике 215

большая строгость в поведении и выражении лица. При таких условиях сексуальное возбуждение и способность к сексуальному наслаждению подвергаются негативному воздействию. Работа, которая обычно выполняется без усилий и с явным чувством удовольствия, заменяется на механический, безрадостный труд. Поэтому удовлетворяющая человека сексуальная жизнь создает лучшую структурную основу для продуктивного достижения. Разница между панцирем невротичного характера и панцирем генитального характера заключается в том, что в первом случае мускульная ригидность - хроническая и автоматическая, в то время как во втором она может быть использована, а может быть и не использована, в зависимости от обстоятельств.*

Следующий пример проиллюстрирует функциональную связь между установкой характера, с одной стороны, и мускульным напряжением и вегетативным возбуждением - с другой. Во время проведения анализа пациент отличался поверхностной коммуникацией: сам пациент считал все сказанное им <пустой болтовней>, даже когда он обсуждал самые серьезные вопросы. Вскоре выяснилось, что эта поверхностность стала центральным сопротивлением характера. Анализ показал, что <болтовня> и <поверхностность> представляли идентификацию с его мачехой, обладающей этими же чертами характера. Эта идентификация с образом мачехи содержала пассивно-женственное отношение к отцу; а болтовня была попыткой приручить гомосексуальный объект, для того чтобы забавлять его, ласкать его, как если бы он был животным, причем это функционировало как замещающий контакт, так как во время идентификации с образом мачехи у пациента не было никаких отношений со своим отцом. Он чувствовал отчужденность от него, и это не проявилось почти до самого конца анализа. Подавление сильной агрессии в отношении отца лежит в корне этой отчужденности и поддерживает ее. Следовательно, болтовня была также выражением пассивно-женственного задабривания (вегетативная функция), отражения агрессивных тенденций (функция панциря) и компенсации бескон-тактности. Психическое содержание проявлялось примерно следующим образом: <Я хочу и должен склонить отца на свою сторону, я должен нравиться ему и забавлять его; но мне совершенно не нравится это делать; мне не нравятся его крики - я ненавижу его очень глубоко>. Эти психические установки определяли неуклюжесть и мускульную ригидность пациента. Он лежал одеревеневший, как доска, жесткий и неподвижный. Было ясно, что любое аналитическое усилие будет безнадежным, пока не ослаблен мускульный панцирь. Хотя пациент производил впечатление испуганного человека, он говорил, что и не думает о каком-либо страхе. В дополнение к вышеописанным признакам, пациент проявлял выраженное состояние деперсонализации и чувствовал себя безжизненным. Его чрезвычайно интересные детские переживания были не важны сами по себе, так же как и их связи с его невротическими симптомами; в этот момент нас интересовала исключительно их связь с этим панцирем. Передо мной стояла задача разрушения этого панциря, извлечения из него детских переживаний, а также блокированных вегетативных возбуждений.