Анализ личности

Следует иметь в виду, что мазохист провоцирует аналитика сознательно, говоря ему: <Вы нехороший человек; вы не любите меня; вы обращаетесь со мной ужасно; я прав, ненавидя вас>. Оправдание ненависти и уменьшения чувства вины с помощью этого механизма являются просто промежуточным процессом. Основная проблема мазохистского характера заключается не в его чувстве вины и не в его потребности в наказании, а в обоих факторах сразу. Если чувство вины и потребность в наказании рассматриваются как проявления биологического инстинкта смерти, тогда это действительно раскрывает рационализацию ненависти и провокации объекта можно рассматривать как окончательное объяснение. В ходе анализа необходимо выяснить, почему мазохист пытается ввести аналитика в заблуждение.

Генетически и исторически, за такой провокацией лежит глубокое разочарование в любви. Мазохист особенно любит провоцировать те объекты, к которым он вначале испытывал любовь, но затем они его разочаровали. Вероятно, ему не хватало родительской любви, когда он еще был ребенком. Следует отметить, что сильная потребность в любви согласуется с реальными разочарованиями, испытываемыми мазохистским характером. Эта потребность предотвращает реальное удовольствие и имеет специфический внутренний источник.

Со временем пациент понял, что не сможет привести меня в бешенство, и хотя его поведение осталось таким же, но умысел стал иным. Постоянно приводя себя в состояние противоречия, он нейтрализовал постоянный страх наказания; быть плохим доставляло ему удовольствие. И ничего нельзя было сде-

158 Анализ личности

дать с его желанием быть наказанным, хотя я не обнаружил никаких доказательств такого рода желания.

Затем он начал непрерывно жаловаться на свое ужасное состояние, говорил о трясине, из которой он не мог себя освободить и из которой я не помогал ему выбираться. Способ мастурбирования оставался неизменным и ежедневно ввергал его в плохое настроение, которое постоянно выражалось в скрытых упреках. Мне трудно было перейти к конкретной аналитической работе. Я не мог показать ему свою злость, так как в этом случае я должен был рискнуть всем будущим успехом лечения. В связи с этим я стал имитировать его поведение. Когда я открыл дверь, чтобы позволить ему войти, он стоял там с угрюмым, искаженным болью, помятым лицом и был воплощением несчастья. Я начал говорить с ним на его детском языке; а затем лег на пол и начал дрыгать ногами и вопить так же, как и он. Сначала он был удивлен, но неожиданно разразился совершенно неневротичным смехом. Произошел прорыв, правда, пока только временный. Я продолжил эти процедуры до тех пор, пока он сам не начал себя анализировать. Теперь мы могли продолжать.