|
Как в дискуссиях, так и в публикациях Фрейд искал выхода в биологической теории страдания. Он искал выхода из катастрофы культуры в «напряжении эроса». В частном разговоре, состоявшемся в 1926 г., Фрейд выразил надежду на удачный исход революционного «эксперимента» в Советской России. Никто еще не предчувствовал, что ленинская попытка установления социальной демократии закончится такой катастрофой. Фрейд знал о болезни человечества и выразил свое знание в письменной форме. Отношение этого общего заболевания к русской, а позже к немецкой катастрофе было столь же чуждо мышлению психиатра, сколь и политика. Три года спустя общественная ситуация в Германии и Австрии была замутнена до такой степени, что любая научная деятельность вызывала раздражение. Иррационализм в политической жизни выступал с полной откровенностью, и аналитическая психология все сильнее устремлялась в область общественных проблем. В моей работе человек как пациент и как субъект общественной деятельности все больше сливались воедино. Я видел, что невротические и голодные массы становились добычей политических хищников. Фрейд, сознавая опасность душевной чумы, боялся вовлечения психоанализа в политический хаос. Конфликт, который он переживал, очень приблизил меня к нему в человеческом отношении. Сегодня я понимаю и его величие, и неизбежность охватившего его отчаяния. Полтора десятилетия он боролся за признание простых фактов. Коллега бросали в него грязью, обзывали шарлатаном и оспаривали честность его намерений. Фрейд был не социальным прагматиком, а «только» ученым, но в самом строгом смысле этого слова. Мир не мог дольше отвергать существование неосознанной душевной жизни и начал вновь свою давно опробованную игру, цель которой — погубить, разлагая. Мир подарил Фрейду многих учеников, которые явились к накрытому столу, не испытывая затруднений в работе. Они были заинтересованы только в том, чтобы быстро сделать психоанализ популярным. Они внесли в свою организацию консервативные привязанности этого мира, но без организации работа Фрейда не могла существовать. Один за другим эти ученики жертвовали теорией либидо или опошляли ее. Фрейд знал, как трудно было отстаивать теорию либидо. Но в интересах самосохранения и сохранения движения он не мог высказать взгляды, которые он только один и защищал. Он со своей наукой вышел далеко за тесные духовные рамки традиционной буржуазности, а его же школа тянула его назад. Фрейд понимал, что я в 1929 г. был прав в своем юношеском задоре, но признать это означало пожертвовать половиной организации психоаналитиков. — 128 —
|