Вчера это была его ошибка. Ему не следовало посылать ее отнести послание мистеру Синнетту в таком состоянии, в каком она была. Но считать ее ответственной за ее чисто нервное возбуждение и дать ей видеть ваши презрительные улыбки было бы положительно грешно . Простите меня, уважаемые братья и господа, за мое откровенное высказывание. Я поступаю только так, как вы сами об этом просили в своем письме. Я побеспокоился, чтобы установить «дух и значение» того, что было сказано и сделано в комнате мистера Синнетта. И хотя я не имею права осуждать вас, так как вы не знали истинного положения вещей, все же я не могу поступить иначе, нежели высказать сильное неодобрение всему тому, что, каким бы отполированным оно ни выглядело внешне, все же является жестокостью даже при самых обычных обстоятельствах. Письмо № 23 (ML-104)[К.Х. – Синнетту]Получено в октябре 1881 г.[Деловые вопросы]Мой дорогой друг! Вашу записку получил. То, что вы в ней пишете, показывает, что вы испытываете некоторые опасения относительно того, что замечания мистера Хьюма могут меня обидеть. Будьте спокойны, пожалуйста, я никогда не обижусь. Не содержание его замечаний мне досаждает, а то упорство, с каким он проводит свою линию аргументации, которая, я знаю, чревата вредными последствиями. Эта argumentum ad hominem [124], возобновленная и продолженная с того места, где мы ее остановили в прошлом году, была крайне мало пригодной для того, чтобы отклонить Чохана от его принципов или вынудить его на желательные уступки. Я опасался последствий, и мои опасения были очень обоснованны, уверяю вас. Пожалуйста, заверьте мистера Хьюма в моей личной симпатии к нему и уважении и передайте ему мой дружеский привет. Но в течение следующих трех месяцев я не буду иметь удовольствия «подхватить» еще что-либо из его писем или ответить на них. Так как ничто из первоначальной программы Общества еще не исполнено и я не питаю надежды, что нечто будет сделано в ближайшем будущем, мне приходится отказаться от намеченной поездки в Бутан, и мое место займет Брат М. Мы уже дожили до конца сентября, и ничто не может быть сделано к 1 октября, что оправдало бы мою настойчивость в желании отправиться туда. Мои руководители особенно желают, чтобы я присутствовал на наших новогодних празднествах в феврале следующего года, и, чтобы быть подготовленным к этому, я должен воспользоваться этими тремя месяцами. Поэтому я прощаюсь с вами, мой милый друг, и горячо благодарю вас за все, что вы для меня сделали или пытались сделать. Надеюсь, что в январе следующего года буду в состоянии дать вам знать о себе, и, если только новые затруднения для Общества не появятся с «вашего берега», вы найдете меня в таком же расположении духа и настроении, в каком расстаюсь я сейчас с вами обоими. Удастся ли мне обратить моего любимого, но очень настойчивого Брата М. к моему ходу мыслей, сейчас не могу сказать. Я пытался и еще попытаюсь, но действительно опасаюсь, что мистер Хьюм и он никогда не сойдутся во взглядах. М. сказал мне, что ответит на ваше письмо и просьбу через какое-либо третье лицо, не через мадам Блаватскую. Пока она знает достаточно, чтобы снабдить мистера Хьюма десятью лекциями для того, чтобы после прочтения он мог изменить некоторые негативные и ошибочные мысли о ней. М. мне все-таки обещал освежить ее ослабленную память и оживить все, чему она у него училась, до желательного уровня. Если это мероприятие не будет одобрено мистером Хьюмом, я смогу лишь искренне сожалеть об этом, это лучшее, что я могу придумать. — 112 —
|