|
Даже молитвы в общепринятом понимании не «отвратительны» с его точки зрения, а просто бесполезны, если не абсурдны и смешны, как в случае мольбы о прекращении или начале дождя и т.д. Под молитвой он понимает волю, желание или приказ, выраженный магнетически, чтобы произошло нечто желательное для нас или кого-то другого. Солнце, луна и звезды имеют в «Авесте» аллегорический смысл, особенно Солнце, являющееся конкретным и самым удачным символом единого вселенского жизнедательного принципа, а звезды составляют неотъемлемую часть оккультной науки. Йима[78] никогда не молился, а ходил «встречать солнце» в огромном небесном пространстве и, возвратясь с «наукой о звездах, ставил на землю золотую печать» и (таким образом) заставлял Спенту Армайти (духа земли) растянуться в разные стороны и породить стаи птиц, и стада животных, и людей[79]. Но поскольку в наши дни никто не знает «науку о звездах» и не хватает специалистов по зенду, то лучшее, что можно сделать, хотя бы для начала, это перевести молитвы. Насколько нам известно, лектор не имел намерения советовать всем принимать на веру современные молитвы в их нынешнем литургическом, экзотерическом виде или «действовать в соответствии с ними». Именно потому, что для подавляющего большинства, повторяющего их как попугаи, они остаются непонятными, то следует либо их откорректировать, либо, в случае полного безразличия и отвращения к ним, перестать ими пользоваться и вскоре предать забвению. Слово «молитва» получило свое современное значение как обращение с просьбой к главному или второстепенному божеству только после того, как некогда широкоизвестное и истинное эзотерическое значение было затемнено экзотерическими занавесами, скрывшимися вскоре за труднорастворимой скорлупой антропоморфизма. Маги не знали ни о какой верховной «личностной» индивидуальности. Они признавали только Ахуру — «господа», седьмой принцип в человеке — и «молились», то есть во время многочасовых медитаций предпринимали усилия ассимилировать и соединить остальные свои принципы, зависимые от физического тела и постоянно испытывающие влияние Ангра Манью (или материи), с единственно чистым, святым и вечным принципом в себе, со своей божественной Монадой. Кому еще могут они молиться? Кто является «Ормуздом», если не главный Спента-Манью, Монада, наш собственный внутренний божественный принцип? Как парсы могут теперь считать его ипостась «единого Верховного Бога» независимой от человека, если даже в жалких остатках священных книг по маздеизму хорошо известно, что он никогда так не воспринимался? Они полны его недостатков, бессилия (когда его индивидуальность связана с человеком) и его частых неудач. Вопрошая его, Заратуштра каждый раз обращается к нему как к «создателю материального мира». Он вызывает Вайю[80], «сотворенного из света победоносного Бога света»[81] (или истинного знания и духовного просветления), повелителя демонов (страстей), на помощь в борьбе с Ангра Манью, а при рождении Заратуштры он упрашивает Ардви-Суру Анахиту[82], чтобы новорожденный не покидал его, а стоял рядом с ним в его вечной борьбе с Ариманом. — 49 —
|