|
Но, помимо этих подвигов, в его биографии было еще одно событие, о котором рассказал сам герой и которое может заинтересовать тех, кто изучает психологию. Нижеследующая цитата представляет собою дословный перевод фрагмента из русскоязычной книги В. Потто "Кавказская война". В томе II, в главе под названием "Последние годы Ермолова" (с. 829–832), читаем: Тихо и незаметно пролетели в Москве последние дни героя. 12 апреля 1861 г. он скончался на 85-м году своей жизни, сидя в своем любимом кресле, положив одну руку на стол, другую – на колено, хотя еще за несколько минут до смерти он, по своей старой привычке, постукивал по полу ногою. О том впечатлении, которое произвела на россиян эта смерть, наилучшим образом свидетельствует напечатанный в "Кавказе" [русской ежедневной газете] некролог, в котором нет ни единого незаслуженного слова в его адрес. Вот что в нем сказано: "12 апреля, в 11 3/4 утра, в Москве скончался известный всей России генерал от артиллерии Алексей Петрович Ермолов. Его имя знает каждый русский, с ним связаны ярчайшие страницы нашей национальной славы: Валутино*, Бородино, Кульм*, Париж и Кавказ всегда будут напоминать нам об этом герое – гордости и украшении русской армии и народа... Мы не станем перечислять все заслуги Ермолова. Его высочайшее звание – истинный сын России, в самом полном смысле этого понятия". Необходимо отметить, что и эта смерть не обошлась без собственной легенды довольно странного и мистического характера. Вот что рассказывает друг Ермолова, хорошо знавший его: "Однажды, уезжая из Москвы, я заглянул к Ермолову, чтобы попрощаться с ним, и не смог сдержать эмоции при расставании. – Не бойся, – сказал он мне тогда, – мы еще встретимся; до твоего возвращения я не умру. Это было за восемнадцать месяцев до его смерти. – Над жизнью и смертью только Бог властен! – ответил ему я. – А я тебе говорю совершенно точно, что в ближайший год не умру; вот разве что немного позже, – сказал он. С этими словами он повел меня к себе в кабинет, где извлек из закрытого сундука исписанный листок бумаги, положил его передо мной и спросил: – Чей это почерк? – Твой, – ответил я. – Тогда читай! Это было нечто вроде памятной записки – перечень дат, открывавшийся тем годом, когда Ермолову был присвоен чин подполковника, и отмечавший, на манер заранее составленной программы, каждое важное событие его столь богатой событиями жизни. Он стоял рядом и следил, как я читаю, но, когда я добрался до самого последнего абзаца, он закрыл ладонью заключительные строки. — 157 —
|